«Всякий, прочитавший такое заглавие, пожалуй усомнится в том, что французы могли быть или были когда-нибудь казаками. Невольно вспоминается анекдот, как Наполеон I просил донского атамана Платова сделать из французских уроженцев 20 тысяч казаков. Между тем, почти это было на самом деле.
Когда после бегства французской армии из Москвы центральные города России переполнились пленными французами, их стали отправлять и на окраины. Часть французских пленных таким образом попала в Оренбург и по распоряжению оренбургского губернатора Петра Семеновича Волконского была расселена по крепостям и станциям Оренбургской губернии. Между прочим, в числе таких ссыльных попал в г. Мензелинск и личный адъютант маршала Нея барон Бугоен.
После окончания Отечественной войны, 14 декабря 1815 года, последовало Высочайшее повеления о возвращении пленных на родину. Большинство из них на крыльях радости поспешили к своим родным, но некоторые, у которых должно быть в родимой Франции ни кого не было из близких, приняли подданство России и остались на прежних местах.
Им предложили зачислиться в казаки и все пленные, оставшиеся в Верхнеуральском уезде, а именно: Антоний Берг, Шарль-Жозеф Бушен, Жак-Пьер Биньслон, Антон Виклер и Эдуард Ланглоа, пожелали быть казаками и были определены в Оренбургское казачье войсков, и, конечно, впоследствии поженились.
Последние статистические данные об Оренбургском войске подтверждают, что среди оренбургских казаков еще есть потомки пленных французов, коих начитываются 39 человек
(«Оренбургские губернские ведомости», 8 августа 1892 года)
Среди потомков «оренбургских французов» были даже генералы Русской императорской армии. Например, Виктор Дандевиль принимал участие в Туркестанских походах и русско-турецкой войне 1877-1878 гг.
С пленными солдатами «Великой армии» Наполеона случались и весьма курьёзные эпизоды:
«Один помещик Тамбовской губернии, поручик Тамбовского пехотного полка Пушкин, возвращаясь с «Борисовского сражения», по дороге захватил какого-то француза, почти уже замерзшего, и привез его к себе в деревню, куда ехал для поправки здоровья вследствие полученной им в сражении раны. Семейство Пушкиных приняло Демутье (так звали француза) более чем любезно. Его обогрели, накормили, одели и отвели ему отдельную комнату в надежде иметь дарового учителя французского языка и «всем прочим наукам», так как у нас сложилось убеждение, что каждый француз, кто бы он не был, непременно человек образованный.
Пленник жил в полном довольстве, какого вероятно не видел и в своей счастливой Франции. С поручиком Пушкиным они скоро сделали неразрывными друзьями: вместе ездили к соседям-помещикам и вместе устраивали шумные оргии и попойки. Часто под действием винных паров друзья вступали в примерное сражение или, выражаясь официальным языком, «Совершали схватки, как бы на войне». Но, должно быть, они чрезмерно усердствовали показать свою удаль. Домашним было невмоготу смотреть на примерные сражения и мать Пушкина, вдова полковника, была вынуждена обратиться с жалобой к главнокомандующему в Петербург на то, что ее «сын, поручик Пушки, ведет себя непристойно, и с ним в буйстве и пьянстве учувствует пленный француз Демутье».
С.К. Вязьмитинов благоразумно распорядился удальцами. Тамбовскому губернатору было предписано «за надлежащим караулом препроводить Демутье на жительство в Оренбург, а поручику Пушкину немедленно явиться в свой полк»»
(«Русский архив», 1896 год)