Рассказывает ополченец «Вольга» : 16 января 2015 года новый терминал донецкого аэропорта был взят под контроль ополчением. В терминале еще оставались «укропы», но по минимуму. И у них, кроме «двухсотых», было много «трехсотых» [раненых].
Поздним вечером 16 января из корпуса пришло сообщение, что с утра 17 числа на данном участке фронта объявляется прекращение огня на сутки — с целью проведения переговоров и обсуждения условий вывоза раненых.
Во время перемирия украинская техника могла заходить на территорию аэропорта только через наши позиции. Они вынуждены были проходить наш досмотр и вывозить убитых и раненых по определенному маршруту. И не имели права уклоняться от этого маршрута — выходить на «взлетку» и так далее. То есть мы жестко контролировали, чтобы с их позиций техника сюда не выходила.
«В ночь с 15-го на 16 января 2015 года президентом России Владимиром Путиным было направлено письменное послание президенту Украины Петру Порошенко, в котором обеим сторонам конфликта предлагался конкретный план отвода тяжелой артиллерии. Письмо было получено президентом Украины утром 16 января. К сожалению, украинская сторона отказалась от предлагавшегося плана, не выступила с какими-либо встречными предложениями, более того, снова начала боевые действия. В итоге мы все видим непрекращающиеся обстрелы Донецка и абсолютную деградацию ситуации на юго-востоке Украины». 16 января 2015 года - переломный момент в истории боев за Донецкий аэропорт. Спустя неделю те, кого тогда ещё назвали ополченцами, полностью выбили оттуда так называемых «киборгов». Но Украина до сих считает этот эпизод войны своим «подвигом». Мне же сегодня хочется вспомнить настоящих героев. И хорошо всем известных, и безымянных.
Утром 17 января «слухач» с нашей позиции «Уши» зафиксировал звуки работающей техники. Тактические активные наушники — приспособление, которое здесь нечасто встречается, — позволяют заглушать непосредственно звуки артиллерии и в то же время увеличивают слышимость на дальнее расстояние.
Поскольку было перемирие, существовала вероятность, что украинская техника идет не сюда. «Укропы» часто применяли ранее подобную практику во время перемирия — перебрасывали технику из Песок в Авдеевку, в Опытное. Какого-то ощущения тревожности — не было. Тем не менее звук работающей техники беспокоил, хотя, когда идет группа техники, на слух трудно определить — это 4 единицы или 14. Для полноты картины, чтобы было понятнее, что именно произошло 17 января, — небольшая вводная.
Ополчение — это не регулярная армия. Сейчас мы уже довольно сильно продвинулись в сторону ее формирования, но к середине января в аэропорту находилось именно ополчение. А что такое ополчение? Это отсутствие структурированных подразделений. И отсутствие наработанного плотного взаимодействия между подразделениями. Но зачастую даже люди с боевым опытом не понимают этого и претендуют на некие условия, которые должны быть для них созданы, чтобы они реализовали этот свой опыт. То есть у них нет понимания конкретной ситуации, они не видят целостной картины. А ребята, которые приходят в ополчение без боевого опыта, тем более лишены такого видения. И негодуют: «Я пришел воевать, а почему артиллерия должным образом не работает?»
Сейчас наш батальон уже имеет какую-то артиллерию. Тогда же у нас были отдельные стволы «отжатые», но это нельзя назвать артиллерийской батареей. Артиллерийские батареи, которые позволяют дать плотность огня, — это хотя бы три ствола, работающие по одной цели. У нас таких батарей не было. К тому моменту на весь батальон у нас своей артиллерии было четыре 120-мм миномета (два — в направлении Песок, два — неподалеку от так называемой «Девятки» — штаба аэропорта) и еще 80-мм минометы на Спартаке, но они сюда не дотягивались, у них резко меньше прицельная зона поражения.
Танки у ополчения были в основном Т-64 и Т-72. Это те единицы, которые массово находятся на вооружении ВСУ. Танки не являются частью батальона, это — приданная от бригады группа. То есть танки соединены в отдельный батальон. Но поймите — даже самый идеальный танковый экипаж без опыта взаимодействия с пехотой, равно как и самая мотивированная и подготовленная пехота, не имеющая взаимодействия с танком, зачастую мешают друг другу и в принципе работают автономно.
В конкретном случае, 17 января, артиллерия просто не прикрыла танкистов. Но об этом чуть позже. Просто нужно понимать специфику ополченческого батальона. Батальон — это куча приданных сил, между которыми не отработано (или слабо отработано) взаимодействие.
Во время интенсивных боев в аэропорту — по-видимому, накануне 17 января — наши смежники, сосредоточившись на взятии нового терминала, сняли со своих позиций всех людей, которых могли привлечь. В итоге так называемая «Кочегарка», которая находится неподалеку от объекта «Трёшка» (позиция «Монастырь»), оказалась пуста. То есть правый фланг наших ребят из отряда оказался открыт.
Можно по-всякому реагировать на данное конкретное событие. Даже в отлаженной армии бывают накладки, а армия ДНР только сейчас начинает строиться. Да, успехи ополчения в аэропорту во многом связаны именно с тем, что там возникли зачатки взаимодействия между подразделениями. Но, тем не менее, это были только зачатки. Можно сказать, что на тот момент взаимодействие было уже хорошо налажено на уровне первых лиц подразделений, которые работали в аэропорту как смежники, а вот на среднем и низовом уровне взаимодействие еще сбоило.
Это к слову о том, что «Кочегарка» оказалась пуста. Если бы противник знал, что вот этот клин между поселком и Донецком не защищен (рис.1), то, не вступая с нами в бой, он мог бы проскочить прямо сюда — здесь ничего не было закрыто. Это сейчас понятно (и украинской стороне это, наверное, сейчас понятно — не знаю, анализируют ли они ситуацию). Но тогда они вцепились в нас, мы вцепились в них. И они не прошли. Если бы мы не вцепились в них, а они в нас — у них был бы прямой путь в Донецк.
После нескольких дней напряженных боев (а интенсивные бои в аэропорту велись с 11 января), разрушения башни, взятия нового терминала возникла некая легкая эйфория. Артиллерия в те дни очень хорошо поработала — и в рамках бригады, и у смежников (у них есть крупная артиллерия, до «Града» и крупных минометов включительно).
И когда пошли разговоры о том, что 17 января артиллерия работала неэффективно при даче четких координат… Я не буду тут вдаваться в здешнюю специфику работы артиллерии. Но говорить так — значит, проявлять неграмотность. Всегда есть окопная правда, правда бойца — и есть правда штаба. Они до конца не сходятся даже в регулярной армии, а уж в ополчении, где человеку всегда проще найти проблему не в себе, а спроецировать ее куда-то вовне… Артиллерия работала довольно-таки мощно. В тот день в принципе весь батальон работал как единый механизм. То есть что-то такое объединило всех, мы понимали, что если в одном месте прорвутся — то кирдык нам всем, просто всем без исключения…
Вопрос не в том, что артиллерия работала в этот день плохо. А в том, что на фоне усталости, легкой эйфории после боев, которые шли накануне 17 января, сработал некий шаблон. На 17-е объявлено перемирие? Значит, до вечера можно немного расслабиться… Ну, прилетит к нам какое-то количество мин (еще не было, чтобы в дни перемирия мины не прилетали)… Ну, выскочит где-то один танчик и провокационно постреляет… Никто не призывал к расслабухе. Но показатель расслабухи — то, что бригадная артиллерия и корпусная оказались в момент атаки не готовы к работе. Потому что часть людей была в отпуске, в отгуле. Артиллерия отработала 17-го хорошо. Вот только приступила она к работе — с задержкой.
Начало боя.
К 12 часам дня 17 января украинская техника, продвижение которой было зафиксировано еще утром «слухачом», скопилась в непосредственной близости от аэропорта и рассредоточилась. Обычно, когда техника приближается, мы начинаем работать по точкам, и зачастую звук удаляется — техника уходит. Но тут они провели технику, рассредоточились и начали накрывать нас «артой», причем действовали не шаблонно.
Обычно плотность огня первого-второго залпа определяет, насколько это провокационные забросы. В принципе, не только любой ополченец, но и любой житель Донецка знает: начинается перемирие — жди работы вражеской артиллерии и по позиции, и по городу. То есть во время перемирия противник всегда осуществляет провокации: и артострелы устраивает, и по фронту работают одна-две «коробочки» [танки либо БМП, БТР и т. п.]. Не хочу сказать, что мы «белые и пушистые». Мы тоже отвечаем им огнем, но именно вторым номером, на упреждение мы не работаем.
Сначала артиллерийская обработка была по всем позициям, противник вел довольно-таки неплотный огонь. Но буквально минут за 20 до начала штурма пошел артиллерийский вал. Они обработали весь этот центр (рис. 2). По ощущению, плотность огня была вполне соизмерима с тем, как если бы все стволы, которые раньше работали по Донецку, по позициям ополчения в аэропорту, по Ясиноватой, сосредоточились на этом центре. Стало понятно, что что-то происходит.
Мы сразу же стали «заказывать» артиллерию бригадную, корпусную. Но, как потом выяснилось, людей просто вызывали из увольнительных. Таким образом, было потеряно много времени. Но я забегаю вперед.
Украинская артиллерия полностью заглушала звуки техники, мы перестали ее слышать. А техника ударила прямо под артиллерийский вал. То есть между прекращением артиллерийского огня и началом танкового прорыва не прошло и 10–15 минут. Поверьте, это очень мало, и танкисты шли на определенный риск. Они выдвинулись со своих точек в момент, когда этот вал — интенсивный артиллерийский огонь — еще был. Где у них гарантия, что не произойдет затяжка, что они не попадут под свой огонь, что не будет недолета? Тем не менее около двух часов дня артиллерия замолчала, и пошли танки.
Сначала вырвалось два танка. Они сразу же пошли к точке, которая раньше была башней, а после ее обрушения стала «пеньком».
Чтобы понять, как разворачивался бой, нужно представлять особенности этой местности. Между «пеньком» и нашей «Трёшкой» находится «зеленка» — полоса деревьев и плотно растущего кустарника. С «Трёшки» мы видим верхушки «зеленки», но не видим пространство, которое находится за «зеленкой». Когда башня была цела, она возвышалась над местностью, и мы ее видели. Но основание этого разрушенного здания («пенек») с позиции «Монастырь» не было видно. А «Гаражу», который занимали наши смежники, подразделение Ампера, и с которого было видно, что происходит у «пенька», навязали бой.
Один танк начал обрабатывать «Гараж», а другой обработал новый терминал. Бой был достаточно плотный, но это еще не было похоже на массированный прорыв, это был, скажем так, повседневный прорыв.
А вот дальше, вслед за двумя этими танками, вырвалась основная группа танков — пятерка. Они рассредоточились. Два танка подошли к новому терминалу, два разместились в низинах. Один танк прорвался в «зеленку». Как выяснилось, он практически до конца боя был здесь, его сожгли уже на обратном отходе, в конце боя.
Как только эти танки выскочили и стали разворачиваться, была дана команда запустить наши танки. Но на то, чтобы завести и прогреть их, нужно было 15–20 минут. И за это время проскочили украинские БМП.
Их было, по разным данным, от 7 до 9 штук (установить точное число, видимо, уже невозможно). Они проскочили к «пеньку», развернулись, ушли, но потом пришли второй раз. Высадили пехоту, и 2 БМП двинулись вместе с пехотой. Проблема в том, что с наших позиций работать можно было только на слух. А при этом уже вовсю работали танки, так что БМП ребятам были не слышны. Они зафиксировали, что БМП проскочили к «пеньку», но дальнейшее продвижение им видно не было. В принципе, их мог увидеть новый терминал. Но там в это время тоже начался бой, так что ребята в терминале были отвлечены на выполнение своих задач.
Две БМП и пехота марш-броском прошли в «зеленку». И отсюда начали атаку «Трёшки», а заодно начали прощупывать «Кочегарку». «Укропы» использовали складку местности — ров, перед которым есть вал (рис. 3). Одна БМП отстреливалась, отходила — подходила другая. И неспешно, смакуя, расстреливала «Трёшку» в упор. Находившиеся в «Трёшке» пулеметы «Утёс» и АГС не могли вести ответный огонь, так как были сразу подавлены.
В это время оставшиеся за «пеньком» БМП тоже выходили и работали парами. В каждой паре одна БМП страховала, вторая — с шестисот метров абсолютно безнаказанно шарашила по «Трёшке». «Укропы» очень жестко работали.
Неудавшаяся танковая поддержка.
Через час боя удалось установить, что позиция «Кочегарка» — нерабочая, пустая. Но дальше разведданных не было, и штаб мог исходить из двух предположений: либо эта позиция всё еще пустая, либо она уже под «укропами». Понимая масштаб угрозы, штаб начал лихорадочно искать хоть какие-то резервы и группы деблокады. Найти резервы было сложно, поскольку к этому моменту бой шел уже не только на «Трёшке» и вокруг нее, но и на других позициях — «укропы» предприняли в этот день массированную атаку, пытаясь выбить силы ополчения из аэропорта. А там, где атака ими предпринята не была, она могла начаться в любой момент.
В то время, когда «укропы» высадили пехоту, наши танки прогрелись и вышли на взлетную полосу — сбить эту волну ударом. Или хотя бы отвлечь часть сил неприятеля от «Трёшки», чтобы туда попытались прорваться бойцы «Суть времени», прибывшие с других позиций (или чтобы отвести из «Трёшки» людей на позицию в районе кладбища). Эта вводная должна была прийти на «Трёшку» после того, как танки выйдут на соответствующий рубеж. Но выход танков должны были прикрывать артиллерия и активность наших позиций. Однако нашим позициям не хватило мощности, а бригадная и корпусная артиллерия не сработали. В итоге два из трех наших танков были подожжены.
Несмотря на то, что эта попытка окончилась неудачей, не могу не отметить героическое, без преувеличения, поведение Панциря — командира танкового батальона. Панцирь очень близко общался со всей нашей группой (мы много взаимодействовали: вместе освобождали Пантелеймоновку, потом ее удерживали), он очень любит ребят, он почти как часть нашего подразделения. Поэтому он в горячке боя не стал дожидаться подтверждения работы артиллерии и выдвинул танки фактически без прикрытия. Это была эмоциональная такая попытка. Зная, что это — единственный наш резерв, он попытался спасти ребят. Решительные действия экипажа Панциря помогли остаться в живых экипажам двух подожженных танков. Ночью комбат Панцирь вытащил сами машины. Но во время боя машины были выбиты и нам помочь не смогли.
Две попытки деблокады. Одновременно с попыткой наших танков оказать нам поддержку мы запросили корпус о резервах. Нам было обещано, что через 30 минут резерв прибудет на «Трёшку». (На самом деле, резервы требовались к этому моменту на многих позициях — на Спартаке, на Песках, у Ампера, у роты Скорпиона.) Корпус подтвердил выдвижение резерва.
В четыре часа стало понятно, что резерва нет. Связались с корпусом и получили информацию, что возникла задержка, но сейчас выходит и в течение часа будет.
Эта история продолжалась очень долго, пока, наплевав на всё, комбат 3-го батальона спецбригады «Восток» не связался с Захарченко и не обрисовал ситуацию: «У меня нет резервов, мне надо перегруппироваться. Корпус резервы не дает, а у бригады их нет». Все мы прекрасно понимали, что при нашем отходе все позиции будут уничтожены, и путь на Донецк будет открыт.
Захарченко приехал, запросил какие-то свои личные резервы. Эти резервы в общей сложности шли к нам тоже два с половиной часа. Всё это время мы транслировали по всем позициям: «Сдавать нельзя, подмога идет, держитесь». Продолжалось это мучительно долго. Но наконец-то первый резерв пришел.
На позицию «Монастырь» первую группу деблокады повел я. Во-первых, я эту позицию знал, во-вторых, что объяснять?! — там мои мальчишки вели бой. Мне дали группу, в которой было 3 БТР и 70 человек.
В районе аэропорта был когда-то сервис KIA. Вот сюда и была заведена эта группа. Сначала пехота зашла сюда перебежками. А чуть позже по одной машине подтянулась техника. Необходимо было провести доразведку.
Там есть речушка. Она не замерзшая, относительно неглубокая — чуть ниже пояса, а перед ней такое болотистое место. Когда идешь по этой жиже, вода не доходит до колена… Со мной пошла небольшая группа разведки. Мы сначала попытались вылезти по прямой от KIA. Нас накрыли очень плотным огнем. Мы вернулись обратно, попытались обойти эту местность. Пошли по воде, нашли выход. И здесь нас снова плотно накрыли — так плотно, что были потери.
Вторую волну деблокады удалось организовать только через некоторое время. Эта деблокирующая группа подошла уже к моменту, когда сама «Трёшка», наш расчет АГС, проснувшаяся, наконец, артиллерия нанесли такой большой урон атакующим, что бой реально начал стихать. БМП еще по-прежнему не давали подойти к входу «Трёшки». Но основную группу удалось отогнать, в том числе технику. Тем не менее, прорыв на «Трёшку» был осуществлен не силами деблокирующей группы, а силами «Сути времени». Ирис взял одну из прибывших с деблокирующей группой единиц техники и пошел со своими ребятами, прикрываясь этой техникой, к торцу «Трёшки», вскрыл его. И ребята стали вынимать и вывозить погибших и раненых.
Я рассказал то, чему сам был свидетелем. Остальное я знаю со слов моих товарищей.
Ополченец «Морской», стрелок :
Мы находились на своей позиции «Трёшка» («Монастырь»). Занимались каждый своим делом. Заметили от башни в 500-х метрах наступление двух танков и двух БМП. Наш командир Пятница побежал к «Утёсу» и начал по ним работать. В ответку отработали танки. Прямым попаданием «Утёс»… короче, ему пришли кранты. Командир побежал за «мухами», отдавая команды работать по целям. Мы из соседних комнат начали по ним работать. Танки еще раз прямым попаданием туда же дали. Пошло задымление почти по всему второму этажу. Было приказано занять каждому свои позиции, чтоб никто в здание не вошел. Я побежал на первый этаж. Со мной пошла группа еще из трех человек. Занял позицию у входа с ПКМ, чтобы не прошли. Позже, когда подошли наши из отряда «Суть времени», с левой стороны от нашей позиции можно было уже вход не держать, и я побежал прямо к окну, выходящему сразу на танки, взял с собой СВД. И оттуда докладывал, что происходит, и работал по пехотинцам, которые вылезали из БМП. Всё докладывал — и отстреливал пехотинцев.
Ополченец «Щука», стрелок :
Как получилось, что Пятницу ранили? Когда «Утёс» разгромили, Пятница отдал приказ, чтобы мы отступили вглубь здания, в коридоры. И тогда прозвучал еще один выстрел танка: прямое попадание туда, где был «Утёс». И в этот момент ранило Пятницу, контузило Фельдшера. Естественно, тогда оказали первую помощь, Пятнице рану гемостатиком засыпали, всё как положено. Ну, и продолжали дальше бой. Пятница еще даже был на рации в это время, нормально еще чувствовал себя.
Потом была команда поставить АГС, работать из АГС по технике. Недолго поработали. По-моему, работал там Болгарин. И опять прямое попадание в точку АГС, где ранили Болгарина. Его выкинуло на первый этаж. Ему тоже была оказана помощь.
Белка… Белка пришел, взял ПК и после этого выбежал на выход. КПВТ работал, пушка работала…
Морской:
Пушка работала беспрерывно, чтобы мы не вышли из здания — они по входу лупили. Работали также по первому этажу прямой наводкой в то окно, откуда я работал из СВД. Я делал по три–четыре выстрела и отходил. Они били ответкой с БМП, с танков. Потом я обратно подходил на то же место и снова по ним работал. Ну и так целый день… Огонь был очень плотный. По нам работала артиллерия, танки, БМП, пехотинцы. Они подъехали к валу (сорок метров до нашей позиции), и их было очень тяжело достать. Там, получается, вал, а внизу — ров. Они хотели нырнуть в ров и уже оттуда подобраться к нам. Но я держал эту позицию, не подпускал их. А Контрабас работал по ним из АГС.
Щука:
На «Трёшке» нас в тот день было девять: два итальянца, американец, один испанец, Пятница, Фельдшер, Болгарин, Морской и я — Щука.
Ополченец «Ирис», замкома :
17 января в районе двух часов дня поступило сообщение о выдвижении техники противника на прорыв от РЛС к башне, а от башни — к «Полосатику». Узнав об этом, мы с той точки, где у нас позиция, выдвинулись пешим порядком, взяв РПГ, РШГ, подствольники и автоматы. Пройдя около километра, узнали, что бой уже идет на «Гараже», и «Трёшка» зовет на помощь, потому что техника прорвалась к ней. Добежали до входа на кладбище, до разрушенной конторы ритуальных услуг. Попали под обстрел. И остались у этой конторы, чтобы сориентироваться в обстановке, определить, где находится противник.
Ополченец «Марс», командир 2-го отделения ОТГ:
В «Трёшке» на рации в этот момент был Болгарин. Когда мы стали уточнять, где находится техника противника, потому что мы ее не видели, он объяснил, что техника буквально в 40 метрах от здания. Я не поверил, переспросил, потому что мне показалось странным, что она в 40 метрах, а мы ее не видим. Оказалось, что она скрыта за валом. Соответственно, попасть из РПГ по этой технике было довольно проблематично. С «Трёшки» по возможности корректировали огонь. В частности, Болгарин корректировал по рации. Но сложность заключалось в том, что по «Трёшке» велся огонь из танка и из БМП. Плюс снайпер щелкал по бойницам. Поэтому качественно корректировать огонь из «Трёшки» было почти невозможно.
Но, в любом случае, попадания и по технике противника, и по рву у нас были однозначно. Во рву у них стояли две единицы бронетехники и рядом пехота. И от нас туда прилетело немало. При этом противник поливал нас массированным огнем: с их стороны постоянно отрабатывали «Грады» плюс 120-мм миномет. Плотность огня была очень большая. Но если обычно при разрыве мины все как-то стараются нырнуть в ямочку, какую-то скруточку сделать, упасть, то тут уже как-то не до того было — попадет, не попадет…
Ирис:
Снайпера мешали нам работать. Один находился в «домике с антенной» напротив — это где-то 250 метров от «Трёшки» и от нас 400 метров. Пытался не давать нам выбегать из-за конторы ритуальных услуг, где мы укрывались, и вести огонь из РПГ. Но мы поочередно перезаряжались и выбегали, и вели огонь. Марс подавлял позицию снайпера в домике с антенной. После того, как туда был произведен выстрел из РПГ, домик замолчал.
Нам удалось выпустить 3–4 выстрела под «Полосатик», где находились танки. После чего была замечена уходящая горящая бронетехника.
Работая по танкам под «Полосатиком», мы увидели жовто-блакитный флаг, поднимающийся из-за вала. Это стало для нас ориентиром. Мы поняли, где стоит техника — 2 БМП. Подбить их было крайне затруднительно — гранаты либо попадали в верхушку вала, либо рикошетили от краев башен техники, едва выступавших над валом.
Исчерпав все противотанковые выстрелы РПГ, группа произвела по 3–4 выстрела осколочными по пехоте в «зеленке» и за валом. Все выстрелы оказались крайне удачными — после них наблюдалось активнейшее движение и шквальный огонь во все стороны.
В это время с другой точки пришел Белка, пулеметчик. Мы кричали ему, чтобы он шел к нам, но он двигался к «Трёшке», не нагибаясь, не перебегая. Просто шел по дороге. Дальше я Белку потерял из поля зрения, но, как мне потом сказали, он просто зашел на «Трёшку».
Марс:
Я увидел Белку буквально краем глаза, просто отметил: «А, Белка пошел…» Он не очень улыбчивый был. Он был очень хороший человек, очень трудолюбивый, никогда он ни на что не жаловался, не ныл… Пятница где-то перед Новым годом говорит: «Я вот смотрю на Белку — как же он устал от войны!» Я никогда на него под этим углом не смотрел. А тут подумал — действительно, у него лицо такое морщинистое, хотя у нас разница в возрасте всего два года. Наверно, такие лица были у солдат Великой Отечественной… Колючий потом рассказывал: Белка идет вроде как ни в чем не бывало, будто это обычная прогулка какая-то. Но белый, как стена, лицо обескровленное, и улыбается. Шел «по воде аки по суху», вроде вообще его ничего не волнует. И спокойно вошел в «Трёшку».
Ирис:
Фактически это подняло нас. Мы посмотрели, как он прошел, и подумали: ну что — Белка прошел, и мы подойдем поближе.
Марс:
Наша группа разделилась на три части. Ирис, Ирбис и другие перебежали в «сарай № 1». Я и группа прикрытия перебежали в «сарай № 2». Колючий, а затем Карандаш и другие перебежали на «Двойку». Заняв эти позиции, мы защитили левый фланг «Трёшки» от возможного прорыва, а моя группа следила за движением в «зеленке» слева от сараев. В том сарае, где я находился, было два выхода. Я поставил двух автоматчиков с тем, чтобы в случае прорыва они сразу открывали огонь. Сам же занял позицию, чтобы перекрывать подступы к «Трёшке».
Ирис:
Марс их там отсекал, чтоб они со стороны башни не подходили. В общем, пытались они нас танками долбить, но им мешала «зеленка». Снаряды разрывались в ветвях. Или приходили в крышу. В стену они ни разу не попали. Все эти ВОГ, вся остальная дрянь над башкой у нас в фермах разрывалась. Так просидели мы до вечера.
Марс:
Наступали сумерки. Мы передали по рации на «Трёшку», чтобы они заряжали трассера и достали ракетницу. Мы попросили их, чтобы в случае штурма они подсвечивали местность ракетницами и давали целеуказания трассерами. Готовились к штурму. Тогда уже Морской был на рации — он сказал, что там то ли 30, то ли 40 человек пехоты, и все с приборами, «ночниками» и тепловизорами… В таком соотношении и личного состава, и приборов — ну там особенно шансы невысокие были, честно говоря. Но тут наш АГС очень хорошо отработал, и оптимизма им это не добавило в плане начала штурма. Они вдвоем — я имею в виду АГСник Контрабас и корректировщик (в данном случае — Ирис) — великолепно всё сделали. Плюс ребята с «Трёшки», когда была возможность, отрабатывали по тем целям, которые видели.
Ирис:
Когда Контрабас проработал «зеленку», оттуда пехота к валу побежала, к технике. Параллельно «Трёшке» к валу идет еще одна «зеленка». Он и там их взбодрил тоже АГСом хорошо. И они полезли через промоину в валу в ров. Там нам видно не было, и дистанция была большая — ни гранат, ничего не бросишь, пулемет не работал. В общем, я его скорректировал. Правда, первые выстрелы пришлись по «Трёшке», там другого варианта просто не было. Потому что у него очень волна высокая, а вал близко достаточно. К счастью, никого не зацепили. Но остальное отрабатывал как раз между «трёшкой» и валом, вдоль всего рва и вала. Хорошо ложились гранаты — одна перед рвом, одна в ров, одна на вал, одна за вал…
Потом — у них то ли потери уже большие были, то ли боеприпасы на бронемашинах заканчивались, в общем, они свернулись.
А после того, как остатки живой силы противника и БПМ ушли от вала, великолепно отработала артиллерия, в частности, «Грады». Точно от рва и дальше через поле, за «зеленку», накрыли плотнейшим огнем.
Марс:
Техника ушла где-то ближе к половине десятого вечера. После чего я связался с «Трёшкой». Сказал, чтобы разбирали мешки на первом этаже с одного из торцовых окон, — подавать раненых. Ирис ушел туда раньше, и они с ребятами напрямую к «Трёшке» прошли. В общем, Ирис занимался эвакуацией раненых и «двухсотых». А поскольку он сказал, что мы снимаемся с объекта, то Щука полез и снял боевые знамена.
Ирис:
Вытащили раненых, снесли к церкви, машины не было. Я сказал, чтобы грузили на танки раненых и на броне вывозили. Погрузили раненых, увезли. На «Трёшке» все были с контузиями и осколочными. Морской — молодец. Все, кто были, — все отстреливаясь. Трассерами ночью уже в вал давали несколько очередей. Щука ракетами светил (у них сигнальные ракеты были), чтобы хоть чуть-чуть местность подсвечивало. Все молодцы.
Источник: https://vk.com/@soldiers_of_fortune-aleksandr-tutov-russ2
