Михаил Федорович Лукин родился 16 ноября 1892 года в деревне Полухино Тверской губернии в крестьянской семье. С четырнадцати лет — «в людях», на заработках. С 1913-го — в армии, со следующего года — в окопах. В 1916-м окончил школу прапорщиков. И снова на фронт. Командовал взводом, затем ротой в 4-м гренадерском Несвижском имени Барклая де Толли полку. За полтора года офицерской службы был удостоен трех боевых орденов — Св. Анны и Св. Владимира 4-й степени, Св. Станислава 3-й степени… Что еще можно добавить для характеристики офицера?
Потом Октябрьская революция. Большевики, пришедшие к власти, начинают формировать новую армию новой России. Поручик Лукин вступает в нее вместе с большинством солдат своего полка, безгранично доверявшими офицеру-окопнику, происходившему из крестьян.
Командир 23-й с.д. Лукин, 1929 г.
В Красной Армии Михаил Федорович делает головокружительную карьеру: в Гражданскую, сражаясь против Деникина и белополяков, командует полком и бригадой, возглавляет штаб дивизии. В 1919 году вступает в партию.После того как улеглась кровавая междоусобица, он продолжил службу в армии. До 1929 года — на строевых должностях и в Командном управлении РККА. Затем шесть лет командовал дивизией, а в 1935-м стал военным комендантом Москвы.
В стране и армии набирал обороты маховик репрессий. В июле 1937 года Михаила Федоровича отстраняют от должности, и полгода он находится в распоряжении Управления кадров РККА, томясь в неизвестности относительно своей дальнейшей судьбы: среди сослуживцев и близких знакомых комдива Лукина оказалось слишком много «врагов народа»…
Однако репутация Михаила Федоровича была настолько безупречной, что, несмотря на
все усилия следственных органов, для него лично дело заканчивается строгими выговорами по служебной и партийной линии «за притупление классовой бдительности». То есть — за недоносительство…
В декабре 1937-го Лукина направляют в Новосибирск заместителем начальника штаба Сибирского военного округа. Вскоре он становится начальником штаба, а затем и заместителем командующего войсками СибВО.
В конце 1939 года Михаилу Федоровичу присваивают звание комкора, а в июне 1940-го, после проведения переаттестации высшего командного состава РККА — генерал-лейтенанта и назначают командующим 16-й армией в Забайкальский военный округ.
В этом звании и этой должности он и встретил Великую Отечественную войну. Правда, не на Дальнем Востоке…
Командарм и без армии командарм
НЕЗАДОЛГО до нападения гитлеровской Германии командование 16-й армии получило директиву о переброске из Забайкалья к западным границам Советского Союза. Командарм Лукин заранее выехал на Украину, чтобы на месте ознакомиться с районами дислокации своих полков и дивизий.
Известие о начале фашистской агрессии застало его в Виннице. В это время погруженные в железнодорожные эшелоны части 16-й армии подходили передовыми силами к Бердичеву, Проскурову, Старо-Константинову и Шепетовке, а армейские тылы еще не перевалили через Урал. То есть войну командарм встретил, по сути, без своей армии!
26 июня Лукин получил приказ о переподчинении его войск от Юго-Западного Западному фронту и о развертывании армии в районе Орши и Смоленска. Потому и помчался в Шепетовку, чтобы приостановить там разгрузку частей своего 5-го мехкорпуса.
В этом заштатном городишке Подолии, где он оказался старшим по званию и должности воинским начальником, генерал застал скопление отступавших от границы разрозненных подразделений, сотни призванных местными военкоматами рядовых и командиров. И множество представителей уже воюющих частей, прибывших за боеприпасами, оружием, горючим и продовольствием: в Шепетовке находились склады Западного фронта.
«Вязьма! Вязьма! Кто её забудет? Я прослужил в нашей Красной армии, считай, не один десяток лет, бывал в боях, видывал виды!.. но то, что всем довелось пережить под Вязьмой, такое было впервые. День и ночь наши дивизии били врага. И как били — насмерть. Раненые отказывались выходить из боя. На место павших вставали всё новые и новые бойцы. Всё кругом пылало… Тогда наши солдаты грудью закрыли дорогу на Москву».
Маршал Советского Союза И. С. Конев
Однако до сих пор не стихают споры, что же произошло западнее Вязьмы в начале октября 1941 года. Окружённые в Вяземском котле войска Красной армии задержали вермахт на две недели и тем самым спасли Москву или трагедия, разыгравшаяся под Вязьмой, навсегда останется в истории фактом воинского позора «непобедимой и легендарной«?
Юрий Александров, участник битвы под Вязьмой, историк архитектуры:
— 2 октября 1941 года немецкое командование приступило к осуществлению плана захвата Москвы. Его началом стало сражение за Вязьму. Две танковые колонны группы армии «Центр», прорвав линию обороны восточнее Буга и восточнее Смоленска, соединились в районе Вязьмы, замкнув огромный «котёл». В него попали пять советских армий, было захвачено около 500 тысяч пленных, погибло до миллиона советских солдат и офицеров. Во время последнего боя на Богородицком поле был тяжело ранен и попал в плен командующий войсками генерал-лейтенант М. Ф. Лукин.
Но одно из крупнейших поражений Красной армии стало её стратегической победой. По воспоминаниям маршала Жукова, в результате активных действий окружённых под Вязьмой частей удалось выиграть время, построить оборону вокруг Москвы и подтянуть свежие резервные войска из Сибири.
Иван Сёмушкин, участник битвы под Вязьмой, строитель:
— Я глубоко убеждён, что Вяземский котёл осени 1941 года — военная трагедия, не имеющая прецедента в истории. Просчёты командования и общая ситуация на фронте привели к тому, что Вязьма стала городом воинского позора. Согласно опубликованным в печати данным, в районе Вязьмы были окружены 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и 4 полевых управления армий (в течение короткого промежутка времени прекратила своё существование миллионная группировка войск Красной армии). Советские войска потеряли около 6 тысяч орудий и свыше 1200 танков. Однако, поскольку у нас всегда любили передёргивать неприятные факты и лакировать действительность, уверен, что потерь было значительно больше…
Свидетельствуют очевидцы
Виктор Розов, боец орудийного расчёта. Впоследствии известный драматург, сценарист: «Вечно живые», «Летят журавли» и др.:
— …Вооружение — допотопные ружья прошлого века, пушки прошлого века 76-мм, все на конной тяге. Мы, можно сказать, голые, а они — из железа. На нас двинулось железо. Как нас обстреливали — мотоциклы, танки! А у нас 76-мм пушка…
Красноармеец Софин, пулемётчик. После войны работал ведущим конструктором по горному оборудованию:
— Из деревни вышли танки… Кажется, здесь мы испытали настоящий страх, ведь бороться с танками нам практически было нечем, если не считать, конечно, бутылок с горючей жидкостью. В отличие от КС (самовозгорающейся смеси, появившейся позже) они зажигались с помощью двух в палец толщиной спичек, прижатых к бутылке резиновыми кольцами. Перед броском нужно было провести спичками по серной тёрке, а потом швырнуть бутылку в танк. Однако, на наше счастье, танки неожиданно встали, не сумев преодолеть разделявшую нас небольшую, но с обрывистыми берегами речушку.
Александра Рюмина, санинструктор. После войны работала на «Трёхгорной мануфактуре»:
— …Это место — Коробец — хорошо известно. Здесь самое массовое захоронение 8-й дивизии. Копали могилу ночью, чтобы немцы ничего не заподозрили (был приказ не хоронить, а сжечь и пепел отправить в Германию на удобрение). Наших бойцов хоронили дети-школьники и взрослые жители села. Весь октябрь возили тела погибших солдатиков на деревянных корытах. Ельнинцы, спасибо им, сделали памятник. 1400 человек здесь лежит.
Григорий Ситник, ополченец:
— Вечером 4 октября меня вызвал комиссар артполка (975-го) и приказал возглавить группу, включая штабную батарею, и отвести в тыл на 15 км, где должна была собраться наша дивизия на новых рубежах. В состав указанной группы тыла был включён и личный состав, обслуживающий четыре 120-мм гаубицы на мехтяге. Эти гаубицы поступили к нам на марше. Они были на заводской смазке и без единого снаряда к ним! Наша группа на машинах отъехала на 15 км в тыл, и там представитель штаба дивизии дал указание двигаться на северо-восток ещё на 40 км. В новом месте ранним утром 5 октября уже никакого представителя дивизии или полка не было. Мы оказались предоставленными самим себе. Село, в которое мы въехали, казалось вымершим. Население попряталось, армейские склады были раскрыты и без охраны. Всё свидетельствовало о сверхспешном отходе тех частей, которые были в селе ранее. Посоветовавшись с начальником служб тыла полка, я решил, что группа должна двигаться к Вязьме, где мы постараемся найти дивизию или наша группа будет присоединена к другой действующей части. Решено было также перемещаться только в вечерние, ночные и утренние часы суток. При выезде из указанного села наши машины были обстреляны миномётным огнём противника. Мы ответили ружейным огнём прямо с движущихся машин. Выехали из-под обстрела. Тяжело было видеть, как люди, боевая техника, танки, артиллерия откатывались на восток сплошным потоком, который прерывался только бомбёжками противника. Не чувствовалось никакого управления. Части и соединения перемешались».
В своих воспоминаниях Ситник приводит почти анекдотичный случай. Под Юхновом ему встретился генерал (в котором он позднее признал Жукова). Ситник обратился к нему с вопросом, где найти 8-ю стрелковую дивизию. На что тот ответил: «Молодой человек, мы не знаем, где армии находятся, а вы о дивизии.
Борис Рунин, ополченец. Писатель:
— Многие бойцы кончили свою жизнь в немецком плену. Задачей немцев было уничтожение живой силы СССР в общем и военнопленных в частности. Создавались невыносимые условия для существования пленных. По дороге в лагерь их ничем не кормили. Они питались попадавшимися по дороге капустными листьями, корнями, ржаными колосьями с неубранных придорожных полей. Воду пили из дорожных луж. Останавливаться у колодцев или просить напиться у крестьян строго воспрещалось. Так, в течение пяти дней — с 9 по 13 октября 1941 года — гнали колонну пленных в Дорогобужский лагерь. Колонну сопровождала машина, на которой были установлены четыре спаренных пулемёта. По пути в одной из деревень под печкой сгоревшего дома пленные увидели полуобгоревшую картошку. Около 200 человек бросились за ней. Из четырёх пулемётов был открыт огонь прямо в толпу. Несколько десятков пленных погибло. По пути пленные бросались на поля с невыкопанной картошкой, тотчас же открывался огонь из пулемётов.
…Раненые жестоко страдали от жажды. Удавалось доставать, и то с большим трудом, по одной-две столовые ложки воды в сутки только для тяжелораненых. Запёкшиеся губы трескались, от жажды распухали языки. Медицинского обслуживания нет, медикаменты и перевязочный материал отсутствуют. На палату со 160 ранеными дают два бинта в день. Перевязки не делаются по месяцу. Когда снимают повязку, раны оказываются наполненными червями, которые выбираются пригоршнями. Отмороженные конечности представляли собой чёрные обрубки, мясо и кости отваливались чёрными кусками. У многих конечности отмораживались тут же в палатах. Йода для оперируемых нет, его заменяют глизолом. Раненые гнили заживо и умирали в страшных мучениях. Многие умоляли, чтобы их пристрелили и тем избавили от страданий. Запах гниющего мяса, трупный смрад неубранных мертвецов наполняют палаты. Смертность в лагере от голода, холода, болезней и расстрелов достигала 3-4 процентов в день. Это значит, что за месяц весь состав пленных вымирал. За два с половиной осенних месяца — октябрь, ноябрь и часть декабря — вместе с гражданскими пленными, составлявшими большинство, в лагере умерло 8500 человек, то есть больше 100 человек в среднем в день. В зимние месяцы ежедневно умирало от 400 до 600 человек. Ежедневно 30-40 длинных дрог грузилось трупами умерших и замёрзших. В штабелях трупов, складывавшихся, как дрова, возле бараков, были и живые. Часто в этих штабелях двигались руки, ноги, открывались глаза, шептали губы: «Я ещё жив». Умиравших хоронили вместе с мёртвыми…
Но вернемся к Лукину
Московский велоколлекционер Андрей Мятиев сегодня утром похвастался своей находкой, о которой он написал целую статью в своем канале. Ему повезло приобрести фото будущего генерал-лейтенанта Михаила Лукина времен его службы в штабе Украинского военного округа. Собственно, рассказ о снимке:
«В который уже раз убеждаюсь, что настоящий коллекционер должен обладать специфическим везением – как почти физической категорией…
Всем известны мои велосипедные увлечения, многие знают и о многолетнем интересе к начальному периоду Великой Отечественной войны, в особенности к событиям Вяземского окружения осенью 1941 года. Немалое время я провел в поисковых экспедициях под Вязьмой, опрашивал местных жителей и ветеранов, занимался архивными исследованиями, писал статьи на эту тему и т.п. Одна из ключевых фигур вяземского окружения – генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин, командовавший 19-й Армией Западного фронта. Человек удивительной и трагичной судьбы, настоящий Герой, которого лично я почитаю, как одного из самых заслуженных и человечных советских военачальников!
В свое время я собирал информацию о нем и его деятельности в окружении и потом – в немецком плену, — по документам и воспоминаниям людей, знавших Лукина, воевавших вместе с ним. В конце 2000-х стали доступны архивные документы, в том числе трофейные немецкие. В последние годы мой исследовательский пыл поугас, новой информации по Лукину давно уже не попадалось. Честно говоря, я никогда и не думал даже, что когда-то получу что-либо, объединяющее две интересовавшие меня темы – историю велосипеда и биографию М.Ф. Лукина – но это все же случилось!
Осенью 2015 года я получил бандероль из Харькова от одного из моих постоянных поставщиков – антикварщиков. Там было около полусотни фотографий разных лет с велосипедами и мотоциклами, найденных для меня за несколько месяцев. При беглом просмотре карточек мне бросилось в глаза смутно знакомое лицо на одной из них. При сканировании (а я сканирую все материалы, попадающие в мою коллекцию) – я внимательно рассмотрел фото, но так и не вспомнил, кому принадлежало лицо, показавшееся знакомым. Поглядел на оборот – и меня буквально бросило в жар. Подпись гласила: 1. Крылов (Китаев) Петя. 2. Лукин Михаил Федорович. 1924-25 г. Неужели это ТОТ Лукин??? Полез в интернет, уже будучи практически уверен – тот самый! Нашел фото 1929 года – нет сомнений, на моем фото середины 1920-х годов с двумя велосипедистами в штатской одежде – запечатлен будущий генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин. О втором человеке выяснить пока ничего не удалось. Велосипеды на фото достоверно определить непросто – справа, скорее всего, английский BSA, а вот что за машина справа – непонятно.
Откуда же фотография «всплыла» на барахолке в Харькове? Возможный ответ дает биография Михаила Федоровича – в Харькове он находился длительное время дважды — с октября 1924 по июнь 1927 года служил в штабе Украинского военного округа, а с декабря 1928 года по апрель 1935 года командовал Харьковской ордена Ленина 23-й стрелковой дивизией. Наверняка у него в городе были друзья и знакомые, у кого и осталась «моя» фотография, сохранившаяся до нашего времени. Счастье, что фото не сгинуло безвестно, а попало в мои руки!»
… ..
В числе 22 плененных гитлеровцами генералов Красной армии, освобожденных в конце войны, вернувшихся на родину и восстановленных в правах, был генерал-лейтенант Лукин. На момент окружения под Вязьмой 19-й армии, которой он командовал, на Лукина Ставка возложила командование еще тремя армиями, попавшими в окружение (20-й, 24-й и 32-й). Однако при попытке прорваться из «котла» 14 октября командарм Лукин был тяжело ранен и не смог оказать сопротивления. Позже в плену ему ампутировали ногу.
Михаил Федорович подвергался постоянной обработке, немцы склоняли его перейти на свою сторону, однако генерал наотрез отказался и в целом вел себя достойно. В конце апреля 1945 года он был освобожден из плена американскими войсками.
На фото портсигар из дерева и соломки, который подарил Лукину майор Тарасенко, с которым они вместе были узниками концлагеря. Предмет хранится в музее «Смоленщина в годы Великой Отечественной войны». https://t.me/rotfront_1917_1945/3428
