30 сентября 1928 года в газете «Правда» была опубликована статья Бухарина «Заметки экономиста». Партийный деятель критиковал политику Сталина и защищал легкую промышленность, которая дает прибыль быстрее по сравнению с тяжелой. По мнению Бухарина, советская экономика повторяла кризисы капитализма. В своей работе он приводил цифры, указывающие на стагнацию сельского хозяйства. «Заметки экономиста» были своеобразным вызовом, приглашением к дискуссии. 8 октября Политбюро осудило редакцию газеты «Правды», которую возглавлял Бухарин, за публикацию статьи без ведома ЦК.
Заметки экономиста (ЧАСТЬ 1)
К началу нового хозяйственного года
30 сентября 1928 г.
Наступает новый хозяйственный год. И совершенно естественно, что у всякого мыслящего рабочего, а тем более рабочего-коммуниста, появляется потребность подвести известные итоги, наметить известные перспективы, увидеть всю картину нашего хозяйственного развития в целом. Посмотрите на письма рабочих, на записки, подаваемые во время многоразличных собраний, послушайте выступления рядовых пролетариев. Какой огромный культурно-политический рост! Какой уровень вопросов и проблем, копошащихся в головах массы! Какая жгучая потребность доискаться до «корня вещей»! Какая неудовлетворенность ходячей и стертой монетой штампованных и пустоватых фраз, элементарных, как бревно, и похожих одна на другую, как две горошины. Надо сознаться, что здесь, в этих «ножницах» между запросами массы и той «духовной пищей», которая ей подается (подается часто холодной или неряшливо едва-едва разогретой), есть большая доля вины с нашей стороны вообще, со стороны нашей печати — в особенности. Разве те вопросы, жгучие и «больные», которые сверлят мозги многим и многим, находят у нас достаточно живой отклик? Разве разного рода сомнения получают достаточное разъяснение с нашей стороны? Разве у нас достаточно удовлетворительно поставлено дело серьезной информации о нашем хозяйстве? Разве мы в достаточной степени ставим перед массой, и рабочей массой в первую очередь, сложнейшие проблемы нашего хозяйствования? Нет, и тысячу раз нет: здесь у нас громадный пробел, который нужно заполнить, чтобы иметь право говорить о серьезных усилиях по вовлечению масс в активное социалистическое строительство.
Но дело, разумеется, не только в пропаганде. Стремясь извлечь уроки из нашего собственного прошлого и непрерывно критикуя самих себя, мы должны прийти также к следующему выводу: мы и сами недостаточно осознали еще всю новизну условий реконструктивного периода. Именно поэтому мы так «запаздывали»: проблему своих спецов поставили лишь после шахтинского дела, проблему совхозов и колхозов сдвинули практически с места после хлебозаготовительного кризиса и связанных с ним потрясений и т. д., — словом, действовали в значительной мере согласно истинно русской поговорке: «Гром не грянет — мужик не перекрестится».
Когда мы в свое время переходили от военного коммунизма к новой экономической политике, мы самым смелым, самым решительным образом стали перестраивать все наши ряды. Эта огромная перегруппировка сил, наряду с бешеной пропагандой таких лозунгов, как «учись торговать» и т. д., была предпосылкой наших хозяйственных успехов.
Переход к реконструктивному периоду, разумеется, не выражает принципиального сдвига хозяйственной политики, что, несомненно, было в 1921 году. Однако он имеет огромнейшее значение, так сказать, в другом измерении. Ибо существует величайшая разница между, скажем, простой починкой моста и его постройкой: последнее требует знания и высшей математики, и сопротивления материалов, и тысячи других премудростей. То же и в масштабе всего хозяйства. Реконструктивный период поставил ряд сложнейших технических задач (проектирование новых заводов, новая техника, новые отрасли промышленности), ряд сложнейших организационно-экономических задач (новая система организации труда на предприятиях, вопросы Standart’a индустрии, районирования, формы всего хозяйственного аппарата и пр.), ряд величайшей трудности задач общего хозяйственного руководства (сочетание в новых условиях основных элементов хозяйства, вопросы социалистического накопления, вопросы экономики в связи с вопросами классовой борьбы, опять-таки в новых условиях этой борьбы, и т. д.), наконец, ряд проблем, касающихся людского аппарата (вовлечение масс в процесс рационализации — с одной стороны, проблема квалифицированных кадров — с другой). Крупные технические завоевания капиталистического мира (особенно в Германии и Соединенных Штатах) и рост мирового производства крайне заостряют постановку наших внутренних проблем. Между тем мы не произвели необходимой перегруппировки наших сил или, вернее, производили ее не в той мере, не в том темпе и не с той энергией, как это требовалось объективным ходом вещей.
I
Истекший год подводит итог целому трехлетию реконструктивного развития нашей экономики. Страна сделала громадный прыжок вперед. Прямо смешно бывает читать преученые рассуждения наших беглых Бруцкусов и Загорских и различных «светил» иностранной науки, которые, подцепив парочку газетных сенсаций из области «сведений» made in Riga и напялив на себя важнецкие колпаки, с превеликим усердием тщатся доказать «крах советского хозяйства», «крах коммунизма», «крах большевизма» и прочие «крахи» на тему: что думают Чемберлены, когда им не спится. Между тем всякому непредубежденному наблюдателю, у которого сохранилась хотя бы минимальная способность объективного суждения, ясно, что, как ни верти и как ни вертись, хозяйство СССР по большинству главнейших направлений бешено мчится вперед и что самые зигзаги этого бега и как будто внезапные своеобразные «кризисы» этого хозяйства являются всем, чем угодно, но только не предвестниками любезного белым сердцам «краха большевистской системы».
За последние годы в ряде производственных отраслей, в первую очередь промышленных, мы уже подошли к серьезным техническим сдвигам: наша нефтяная промышленность, черное гнездо которой прочно слажено в Бакинском районе, пережила настоящую техническую революцию и почти переоборудована на американский лад; наше машиностроение, основной рычаг дальнейшего переворота и индустриальной переделки страны, двинулось большими шагами вперед; его особый отряд, сельскохозяйственное машиностроение, втрое превысил цифры довоенного уровня; выросла целая новая ветвь промышленности — электротехническая промышленность; заложен фундамент нашей химической промышленности, и впервые на нашей территории мы приступаем к добыче азота из воздуха; электрификация, постройка электростанций, неуклонно завоевывают все новые и новые позиции; хозяйственно-техническая революция выбрасывает свои щупальцы и в деревню: мощно поддерживая и развивая кооперативные объединения крестьян, она уже выслала около 30000 тракторов в поля и степи нашей страны, и тракторные колонны, как боевые дружины технического переворота, появляются уже нередко гостями на самых отсталых, поистине варварских участках нашего Союза — впервые ножи тракторных плугов поднимают целину сальских, украинских, заволжских, казахских степей, и вольный ковыль в последний раз поет свою предсмертную песнь.
Посмотрите на сухие цифры, которые своим строгим языком рассказывают нам о продолжающейся революции в нашем Союзе.
Основной капитал всего государственно-кооперативного сектора народного хозяйства СССР вырос за 3 года (1925/26−1927/28) на 4 млрд руб. по ценам 1925/26 года (+ 14% с лишком).
Основной капитал государственной и кооперативной промышленности за те же годы и в тех же ценах поднялся с 6,3 млрд руб. до 8,8 млрд руб., т. е. на 21/2 млрд. (+ 39−40%), причем темп прироста достиг за последний год огромной цифры в 15%.
Эти данные говорят о реальном накоплении, т. е. о расширенном воспроизводстве. Если же взять всю сумму капитальных вложений, т. е. включать и возмещение сношенных частей «капитала», то мы получим такие цифры.
Весь обобществленный сектор: здесь цифра годовых вложений поднялась с 2 млрд до 3,4 млрд руб. по тем же ценам.
Государственная и кооперативная промышленность: здесь соответствующие цифры будут составлять 890 млн руб. в 1925/26 г. и 1,5−1,6 млрд. в 1927/28 г.
Интересно также отметить систематический рост совершенно нового промышленного строительства. Доля средств, идущих на это строительство, в процентах к общим ассигнованиям на промышленность неуклонно возрастает: 1925/26 г. — 12%, 1926/27 г. — 21, 1927/28 г. — 30%. Чрезвычайно быстро растет удельный вес промышленности во всем народном хозяйстве, удельный вес производства средств производства в промышленном секторе и т. д. Характерно при этом то обстоятельство, что доходы крестьянства, по последним исследованиям, почти наполовину состоят из доходов промышленных (промыслы, строительство, доходы от лесоразработок и проч.). Все это показывает, насколько быстро идет процесс индустриализации страны, насколько ярко идет в то же время процесс социализации (обобществления) всей ее экономики. Цифры, касающиеся вытеснения частника, общеизвестны. Растет товарооборот страны, в частности оборот между городом и деревней. Растет грузооборот. Растет бюджет. Из года в год увеличивается численность рабочего класса. Растет материальный и культурный уровень его жизни. И т. д.
II
Реконструктивный период требует от хозяйственного руководства самого тщательного продумывания проблем текущей политики. Здесь прежде всего вновь ставится все тот же «проклятый» вопрос о соотношении города и деревни, и вновь разогреваются старые «рецепты», долженствующие якобы спасти нас от всяких зол и напастей: троцкистские чревовещатели, эти садовники, дергающие растение за верхушку, чтобы оно «скорее росло», и мелкобуржуазные рыцари крепкого хозяина, которые скорбят и хнычут по поводу «форсированного наступления на кулачество», — все они загомозились на фоне затруднений в связи с хлебозаготовками, ожили, возобновили продукцию своих панацей, выступили — в который раз! — со своими пожеланиями, требованиями, предостережениями, угрозами. Рассмотрим и мы эту «проблему проблем», еще раз критически проверив свою линию.
Мы провели историческую борозду между капиталистическим миром и миром пролетарской диктатуры, но нам полезно использовать исторический опыт капитализма. Нам полезно использовать этот опыт с точки зрения интересующей нас проблемы, тем более что все мы помним положение Маркса: различные типы соотношений города и деревни отмечают целые исторические эпохи.
В пределах и рамках капитализма нетрудно различить три основных типа отношений. Первый тип — наиболее отсталое полукрепостническое сельское хозяйство, крестьянин-паупер, голодная аренда, беспощадная эксплуатация мужика, слабая емкость внутреннего рынка. (Пример: дореволюционная Россия.) Второй тип — гораздо меньшие остатки крепостничества, крепостник-помещик в значительной степени уже капиталист, более зажиточное крестьянство, большая емкость крестьянского рынка и т. д. Третий тип — «американский» — почти полное отсутствие феодальных отношений, «свободная» земля, на начальных ступенях развития отсутствие абсолютной ренты, зажиточный фермер, огромный внутренний рынок для промышленности. И что же? Нетрудно видеть, что мощь и размах индустриального развития, мощь и размах роста производительных сил были максимальны именно в Соединенных Штатах.
Троцкисты, ставя проблему максимальной перекачки (взять все, что «технически досягаемо»; брать больше, чем брал царизм, и т. д.), хотят поместить СССР в этом историческом ряду «за» старой Россией, в то время как его нужно поместить «за» Соединенными Штатами Америки. Ибо если Соединенные Штаты осуществляют наиболее быстрое в пределах капитализма развитие сельского хозяйства и движение производительных сил в целом, то мы — на социалистическом базисе, на основе решительной борьбы со всеми капиталистическими элементами — должны идти еще быстрее, в тесном союзе с решающими массами крестьянства. В своей наивности идеологи троцкизма полагают, что максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший длительно темп получится при таком сочетании, когда индустрия подымается на быстро растущем сельском хозяйстве. Именно тогда и индустрия дает рекордные цифры своего развития. Но это предполагает возможность быстрого реального накопления в сельском хозяйстве, следовательно, отнюдь не политику троцкизма. Переходный период открывает новую эпоху в соотношении между городом и деревней, эпоху, которая кладет конец систематическому отставанию деревни, «идиотизму деревенской жизни», которая закладывает фундамент курса на уничтожение противоположности между городом и деревней, которая поворачивает самую индустрию «лицом к деревне» и индустриализирует сельское хозяйство, выводя его с исторических задворок на авансцену экономической истории. Троцкисты не понимают, следовательно, того, что развитие индустрии зависит от развития сельского хозяйства,
С другой стороны, мелкобуржуазные рыцари, «защищающие» сельское хозяйство от всяких долевых отчислений в пользу индустрии, стоят по сути дела на точке зрения увековечения мелкого хозяйства, его убогонькой техники, его «семейной» структуры, его узенького культурного горизонта. Глубоко консервативные по существу, видящие в хуторском хозяйстве альфу и омегу техники агрономии, экономики, — эти идеологи «хозяйчика» отстаивают рутину и индивидуализм в эпоху, которая ставит на своем знамени революционное преобразование и коллективизм, и, по сути дела, расчищают путь махрово-кулацким элементам. Если троцкисты не понимают, что развитие индустрии зависит от развития сельского хозяйства, то идеологи мелкобуржуазного консерватизма не понимают, что развитие сельского хозяйства зависит от индустрии, т. е. что без трактора, химического удобрения, электрификации сельское хозяйство обречено топтаться на месте. Они не понимают, что именно индустрия есть рычаг радикального переворота в сельском хозяйстве и что без ведущей роли индустрии невозможно уничтожение деревенской узости, отсталости, варварства и нищеты.
