На наши практические занятия в той части Измайлов ского парка, которая была абсолютно закрытой для по сторонних лиц, появился совершенно незнакомый всем нам гражданский. Высокий, стройный, по-военному под тянутый.
На следующий день меня и еще двух курсантов на шего взвода вызвал к себе начальник школы полковник Стрельцов. У него в кабинете сидел вчерашний гость, ко торого нам представили Александром Петровичем, он без лишних слов приступил к делу:
—Я вчера видел, кто и как из вас прыгает с вышки, как приземляется, кто и как по-пластунски полз к же лезнодорожному полотну, как закладывал и маскировал взрывчатку. Одни словом, вы трое показали вполне до стойные результаты. Полковник Стрельцов рассказал мне, кто из вас и как владеет советским и немецким ору жием, как владеете рацией. Вы трое мне подходите… точнее — подойдете, если скажете, что готовы сегодня же ночью вместе со мной отправиться в тыл врага.
Теперь мы поняли, что перед нами — командир пар тизанского отряда!
Наш ответ прозвучал почти хором:
—Так точно, готовы!
Начальник школы полковник Стрельцов и Александр
Петрович переглянулись и улыбнулись.
—Что я вам говорил? —произнес Стрельцов. —Лады! —сказал Александр Петрович. —
Школу покидаем через пятнадцать минут после отбоя, когда все, кроме дежурных офицеров, будут уже спать. Учтите чрез вычайно важное предупреждение: ни с кем, ни о чем не делиться, ни словом не говорить об уходе на задание. Письма не писать, все документы, личные вещи и фото графии сегодня же сдать в школьный сейф.
А также напишите на листе бумаги и сдайте мне лично до вечерней поверки, кому и по какому адресу каждый месяц ваши шестьсот рублей… посылать… ежели что, —добавил наш начальник школы. Он посмотрел на нас внимательно и строго, потом спросил: — Вопросы или пожелания есть?
Вопросов у нас не было. А пожелание у меня лично было взять с нами на задание Аду-Адусю. Но высказать это вслух я не осмелился. Наверное, этот вопрос, подумал я, им пришлось бы согласовывать с ее отцом-генералом.
В полночь в закрытом американском «Виллисе» Цен трального штаба партизанского движения нас четверых — троих курсантов и Александра Петровича — повезли от Планетария на Садово-Кудринской в сторону Калужской и далее в западном направлении. Через несколько суток комбинированного пеше-автомобильного марша мы ока зались за линией фронта.
Нам дали сутки, чтобы отдохнуть и обустроиться.
Досыта выспавшись, стали знакомиться с жизнью пар тизанского отряда. Расспрашивали о том о сем мужчин и женщин, молодых и старых. Каждый рассказывал свою историю о том, как и почему он оказался в партизанском отряде.
В общении с партизанами я убедился в том, что АП (так в отряде звали Александра Петровича) пользуется уважением в отряде. В целом же жизнь партизан была тяжелой, и это было видно во всем: в суровые морозы они ютились в землянках, жили впроголодь. Их жизнь была, по сути, ежедневной игрой со смертью. Сейчас, когда я вспоминаю те дни, мне на ум приходит строчка из Хемингуэя: «Мужчины, никогда прежде не воевавшие, не умевшие обращаться с оружием, хотевшие лишь по лучить еду и работу, продолжали сражаться». Это и про наших партизан тоже.
На следующий день —было три часа пополудни —АП позвал нас, троих добровольцев, к себе.
—Сейчас ложитесь поспите, —сказал он, —а в девять вечера пойдете со мной на всю ночь. Предстоит важное задание. Холодает, к вечеру может быть до минус сорока. Проверьте обмотки и валенки. Все должно быть совершенно сухим.
Как состояние обуви и обмоток может быть связано с важностью ночного задания? Это я понял, увы, с опо зданием.
Время шло, быстро холодало, было уже 25 градусов ниже нуля. Ночь грозилась быть очень холодной, видать, готовилась «угостить» нас трескучим морозом. Но откладывать наше задание никто не собирался.
из мемуаров офицера красноармейца Никласа Бурлака
