Он дружил с Франсуа Рабле, стал прототипом одного из персонажей «Гаргантюа и Пантагрюэля», исключил из университета Мишеля Нострадамуса, учился анатомии вместе с Андреасом Везалием. А однажды провел публичное вскрытие собственного маленького сына. Наставник многих знаменитых ученых своего времени, сегодня этот человек считается основателем ихтиологии.
Жизнь Гийома Ронделе (Guillaume Rondelet) нельзя назвать простой, а его самого – баловнем судьбы. Для начала эта самая судьба преподнесла младенцу два «подарка» – смерть обоих родителей вскоре после его рождения, и кормилицу с сифилисом, которым она заразила малыша. Он появился на свет 25 или 27 сентября 1507 года в Монпелье на юге Франции, младший из восьми детей в семье ароматариуса (профессия, сочетавшая в себе функции торговца пряностями и травами, аптекаря, бакалейщика и парфюмера). Отец не оставил мальчику, в общем, ничего, кроме совета в будущем вступить в духовенство. Но и для этого требовалось хотя бы дожить до подросткового возраста – Гийом был чрезвычайно болезненным ребенком. Сам он впоследствии говорил, что перенес все болезни, которыми только может заболеть человек, за исключение проказы.
Воспитывал его старший брат Альбер. Из-за слабого здоровья мальчик не получил хорошего образования – смирившись с его состоянием и зная, что он в любой момент может умереть, родные, похоже, не размышляли особенно о его будущем и не вкладывали денег в его учебу. Но Гийом всех удивил. С течением времени его здоровье не ухудшалось, а, наоборот, постепенно поправлялось. По крайней мере, стало понятно: жить будет; так что задуматься о будущем все-таки пришлось. Отец, предполагая, что младший сын все равно поступит в монастырь, не предусмотрел для него достаточной доли наследства, чтобы выучиться какой-то профессии. Но тут помог Альбер, высказав готовность оплатить брату университет, где Гийом по предсмертной воле отца должен был изучать теологию.
В 1525 году, в возрасте 18 лет, юноша уехал в Париж, чтобы в знаменитой Сорбонне освоить «семь свободных искусств» – основной этап любого высшего образования, предшествовавший выбору одного из трех высших факультетов: теологического, юридического или медицинского. Он взялся за учебу с невиданным рвением, трудился неутомимо, учился и читал по ночам, почти не оставляя времени на сон. За четыре года Гийому удалось восполнить пробелы в знаниях, нагнать и перегнать прочих студентов, после чего он вернулся в родной город и поступил в местный университет. Правда, вовсе не на теологический факультет, а на медицинский – самый знаменитый медицинский факультет Франции и один из лучших в Европе. Альбер, вероятно, удивился – он ждал от младшего брата другого, – но все же согласился оплачивать учебу и дальше. Впрочем, скоро Гийом попытался обрести финансовую самостоятельность, давая уроки, правда, не слишком успешно. Забегая вперед: обращаться с деньгами он так и не научился.
Зато его университетская карьера шла в году. Почти сразу же он занял должность прокуратора (procurator, иногда пишут «проктор», все равно не объясняя, что это такое). В структуре европейских университетов выделялись так называемые «нации», объединявшие студентов, докторантов и преподавателей по географическому происхождению. Нечто вроде землячеств. У каждой «нации» имелись свои правила, свой устав и свои представители в университетском руководстве. Прокуратор или проктор – председатель такой «нации», от ее имени принимавший участие в выборах ректора. Так что Ронделе взлетел довольно высоко. Именно в этом качестве он в октябре 1529 года исключил с медицинского факультета Мишеля Нострадамуса – будущего знаменитого астролога, благодаря своим «Центуриям» так популярного и в наши дни.
Незнакомый со спецификой того времени читатель мог бы решить, что Нострадамус вылетел из обители академической науки за позорные занятия мракобесной астрологией – но нет. За позорные занятия презренной фармацевтикой. Астрология же, напротив, считалась вполне научной и не зазорной даже для почтенных профессоров. К моменту поступления на факультет в надежде получить степень доктора медицины он уже несколько лет трудился аптекарем, что по тогдашним понятиям считалось не наукой, а ремеслом. То есть между врачами и аптекарями лежала настоящая пропасть в статусе, и медик-докторант не мог промышлять подобной плебейской профессией.
Но разве в 16 столетии медики даже с докторской степенью сами не изготавливали лекарств? Еще как! Считалось, однако, что, в отличие от аптекарей, они составляют их «на научной основе», понимая, что делают, пользуясь уже произведенными теми же аптекарями ингредиентами и обладая, к тому же, знаниями для создания новых медикаментов. Нострадамус же не только не собирался отказываться от работы аптекаря, запрещенной уставом факультета (ведь нужно на что-то жить!), но и резко критиковал медиков за теоретический характер их знаний, часто оторванных от реальности. Кто бы стал терпеть подобное, да еще от аптекаря? Документ об исключении будущего знаменитого астролога до сих пор хранится в архивах университета Монпелье. Некоторые его фанаты, правда, считают, что позже конфликтный докторант восстановился на факультете и степень все же получил, однако предположения эти пока что не подтверждены документально.
Там же, в университете Монпелье, Гийом в 1530 году познакомился и подружился с Франсуа Рабле, который также изучал медицину, а позже некоторое время преподавал вместе с Ронделе.
Рабле долгое время зарабатывал на жизнь медицинской практикой, параллельно с писательством и редакторским трудом. Первая часть будущей книги – о добродушном великане Пантагрюэле (в окончательной версии романа она вторая) – вышла в 1532 году, однако персонаж по имени Рондибилис – врач, дающий другу главного героя Панургу советы насчет женитьбы и женской природы – появляется только в 1545 году в третьей книге романа.
«Мне кажется, природа при сотворении женщины, очевидно, утеряла тот здравый смысл, с которым ею создано и образовано на земле все остальное», – рассуждает магистр Рондибилис, прототипом которого послужил Гийом Ронделе, – «Природа женщины олицетворяется луной; они прячутся, стесняются и притворяются на виду и в присутствии своих мужей. А в их отсутствии вознаграждают себя: развлекаются, гуляют, веселятся, отбрасывая свое лицемерие, и показывают себя в своем настоящем виде».
Рабле знал, на кого следует полагаться в подобных вопросах – Ронделе, как сообщает его ученик и первый биограф Лоран Жубер, действительно являлся известным знатоком женского пола и волочился за каждой юбкой. Кроме того, по утверждению Жубера, его учитель отличался небрежностью в финансовых вопросах и расточительностью по отношению к деньгам, вспыльчивостью, легковерностью и легко давал себя обмануть. В то же время, он рисует Ронделе гостеприимным и веселым человеком, жизнелюбивым и темпераментным, любящим шутки, хорошую еду, музыку (он отлично играл на виолине), архитектуру, и имеющим множество друзей.
Учитель и ученик были довольно близки – Жубер сам пишет об этом, весьма откровенно раскрывая подробности их личных отношений, от первоначальной взаимной приязни до ненависти, которую начал испытывать к нему пожилой Ронделе после того, как не удалось женить Жубера сначала на одной, а потом на другой своей дочери. Однако Жубер продолжал питать к нему сыновнюю любовь и признательность, так что наставник просто не мог продолжать его ненавидеть. С другой стороны, он не смог также признать себя неправым, и открыто выразить свою привязанность. Окончательно отношения прояснились лишь после смерти Ронделе, в завещании назначившим Жубера наследником всех своих научных трудов и объявившим его самым любимым и верным учеником. Жубер занял его кафедру на медицинском факультете, а через несколько лет написал биографию учителя, которая остается самым важным источником информации о жизни ученого.
Неизвестно почему, но после нескольких лет в Монпелье Ронделе снова потянуло в Париж – вроде бы изучать греческий, поскольку он считал знание этого языка абсолютно необходимым для современного прогрессивного ученого. Трудно сказать, почему изучением греческого нельзя было заняться на родине, но зато в Париже Гийом познакомился с Иоганном Винтером (во многих текстах он фигурирует как Иоганн Гюнтер из Андернаха), молодым профессором, преподававшим не только греческий, но и анатомию.
Винтер пробудил в нем настоящий интерес к устройству человеческого тела и ввел в теплую компанию своих учеников, будущих знаменитых врачей и анатомов, в первой половине 1530-х годов собравшихся в Сорбонне: Андреас Везалий, Мигель Сервет, Жак Дюбуа. В 1536 году во Франции началась война, и все они разъехались, кто куда, но лекции профессора Винтера не прошли даром, подарив миру великих ученых.
Вернулся в родной город и Ронделе. В 1537 году получил, наконец, докторскую степень – в один год с Франсуа Рабле. А на следующий год умер старший брат Альбер, в доме которого Гийом все еще жил. Собственно, именно Альбер заботился о нем до сих пор, предоставляя не только кров, но и содержание – ни в Монпелье, ни в Париже, ни в других местах, где в разное время пребывал Гийом, ему никогда не удавалось заработать достаточно денег уроками, пусть он и учил иногда детей богатых и влиятельных персон. В том же году 30-летний Ронделе женился на Жанне Сандр. Одни историки утверждают, что для того, чтобы поправить свое бедственное финансовое положение, другие – что он по-настоящему влюбился в девушку, бывшую еще беднее него. Его невеста тоже оказалась сиротой, ее воспитывала бездетная сестра Катарина, намного старше Жанны. Она и ее муж приютили молодоженов в своем доме на целых четыре года (1538-1541), и теперь Катарина заботилась об обоих, помогая, в том числе, деньгами.
Гийом не слишком годился на роль отца семейства – увлеченный наукой до крайности, оторванный от насущных бытовых проблем, не умеющий извлечь выгоду из своих обширных знаний. Он попытался открыть собственную медицинскую практику, но дела шли очень вяло, особенно после того, как Монпелье потряс скандал, впоследствии описанный Жубером в биографии наставника. Речь о старшем сыне Ронделе, умершем вскоре после рождения (точно неизвестно, в каком возрасте). Будущий профессор анатомии не придумал ничего лучше, чем провести публичное вскрытие собственного ребенка с целью выяснения причины смерти. По одним сведениям он сделал это прямо во дворе дома, по другим – в университетском помещении перед студентами. Студенты и коллеги, возможно, оценили такую горячую приверженность идеалам науки, но простых обывателей данное событие сильно шокировало. Оно явно не добавило симпатий Гийому в качестве домашнего и семейного врача. Жубер также рассказывает об эпизоде, когда Ронделе использовал послед своих только что родившихся близнецов в качестве наглядного учебного пособия. А позже он умолял тяжело больного коллегу завещать ему свое тело для вскрытия.
С такой страстью к анатомии и научным энтузиазмом единственным местом в Монпелье, где Гийом мог работать, не ловя на себе полных ужаса взглядов, оставался университет – и то если не брать в расчет представителей гуманитарных факультетов. Есть упоминания о том, что с 1539 года он преподавал там, но, очевидно, не на штатной должности, то есть получал гроши, совершенно недостаточные для содержания семьи. Во всяком случае, в 1541 году он вознамерился отправиться в Венецию, чтобы попытать счастья там. У Ронделе имелось несколько довольно влиятельных знакомых, на чье покровительство он мог рассчитывать, в частности, епископ Монпелье Гийом Пелиссье, с 1539 года исполнявший обязанности посла короля Франциска I в Венеции. Пелиссье живо интересовался науками; с Ронделе его связывала страсть к ботанике и зоологии. Они нередко совершали вместе длинные прогулки, собирая гербарии, епископ брал врача в различные поездки, где они выискивали интересные образцы растений и животных. Есть также сведения об их совместной работе по изучению рыб.
Однако путешествию решительно воспротивилась невестка Гийома. То ли не желая отпускать от себя сестру, то ли опасаясь, чтобы сестра не осталась без мужа, овдовевшая к тому времени Катарина отписала Ронделе половину своих денег, а остальное пообещала в качестве наследства – при условии, что он останется в Монпелье, а она станет жить с ним и Жанной. И до самой своей смерти Катарина играла для них роль матери и ангела-хранителя, направляя, советуя, помогая и заботясь о детях: трех мальчиках и двух девочках. К несчастью, все три сына Ронделе умерли в раннем возрасте, двое младших, однако, избежали посмертной судьбы брата.
Неизвестно, стало ли это решение – остаться в родном городе или попытаться добиться самостоятельности и достойного заработка в Италии – трудным выбором для Гийома, но позже он мог только радоваться, что не поехал. Потому что Пелиссье, несмотря на успешную службу (кстати, помимо службы он собрал или скопировал множество ценных научных греческих, еврейских и сирийских рукописей), уже в 1542 году потерял свой пост: узнав о созданной им обширной сети шпионажа, король отозвал его из Венеции. А, вернувшись в свою епархию, епископ через несколько лет оказался в тюрьме за симпатии к гугенотам.
В 1545 году Ронделе стал, наконец, профессором. Это произошло благодаря канцлеру университета Широну, который, кстати, покровительствовал и Рабле. Более того, Широн рекомендовал его в качестве личного врача кардиналу де Турнону, могущественному советнику короля и известному меценату, поддерживавшему многих натуралистов. Огромная удача! Не только из-за высокого жалованья и высокого положения кардинала, но и потому, что Гийом получил возможность путешествовать с ним по всей Европе, знакомясь с другими исследователями и удовлетворяя свой научный интерес к животным и растениям. Особенно его интересовали обитатели моря – хотя, конечно, далеко не только они.
Ронделе пытался охватить все. Окунался в самые разные сферы знаний, схватывал информацию на лету и тут же принимался писать собственные научные труды, которые бросал, не доводя до конца, потому что его увлекали – и отвлекали – новые темы и проблемы. Лоран Жубер сокрушается, что такой могучий, блестящий и энергичный ум беззаботно растрачивал и распылял себя на множество различных прожектов: то теология, то сельское хозяйство, то диалектика, то различные области медицины, то хирургия, то анатомия. Из-за этой вредной привычки, бросать свои книги неоконченными, Ронделе постоянно требовались ассистенты, чтобы довести их до ума, то есть для состояния готовности к публикации. А таких людей не так-то просто найти, поэтому большинство работ талантливого исследователя остались ненапечатанными. В то же время, для учеников, выражавших готовность взять на себя подобный непростой труд, это становилось прекрасной школой научной работы.
Студенты и докторанты охотно помогали наставнику – они его обожали. Тот же Жубер характеризует Ронделе как великолепного преподавателя, воодушевленного, исключительно работоспособного и крайне преданного своему делу. Это мнение подтверждается другими свидетельствами, например, швейцарца Феликса Платтера – пионера патологической анатомии и одного из основоположников судебной медицины, автора первой в Европе классификации психических расстройств. Он учился у Ронделе в 1552-1556 годах. Швейцарца Конрада Гесснера – универсального ученого, великого зоолога, автора пятитомной энциклопедии «История животных», изучавшего медицину в Монпелье в 1540/41 годах. Шарля де Леклюза, он же Карол Клюзиус – один из величайших ботаников 16 века и основоположник микологии, студент Ронделе в 1551-1554 годах. Кстати, именно он помогал профессору привести в читаемый вид фундаментальный труд по ихтиологии, De piscibus marinis, вышедший в 1554 году, – тот самый, благодаря которому Ронделе называют сегодня отцом этой науки.
Да, у Гийома не хватало терпения составлять индексы и регистры, вникать в незначительные детали и приводить в порядок свои записи, но вдохновение, с которым он вещал с профессорской кафедры, те захватывающие идеи, которыми он делился со студентами, и горящие глаза, с которыми он вел лекции или беседы, компенсировали все. Именно это воодушевление он передал своим ученикам.
Но вернемся к службе у кардинала Турнона. Поездив с ним по Франции, Бельгии и Италии, в 1549 году Ронделе на несколько месяцев оказался в Риме, куда кардинал направился, чтобы проголосовать на выборах папы. Там он встретился с двумя учеными, также претендующими на звание основоположников ихтиологии – Белоном и Сальвиани, а также с Улиссом Альдрованди – будущим автором знаменитой энциклопедии о птицах и занятного труда о мутациях животных и людей. Альдрованди впоследствии называл его своим наставником. Кстати, в Риме нашелся и старый друг Гийома Франсуа Рабле. Он тоже приехал туда в качестве личного врача кардинала – кардинала Жана дю Балле. Интересно, что работодатели Гийома и Франсуа являлись, можно сказать, конкурентами: дю Балле долгое время был самым близким и любимым советником короля, теперь же его как раз теснил (и скоро вытеснил) Турнон.
Это были лучшие годы Ронделе. Долгожданная профессура и возможность посвятить себя исследованиям (среди прочего, он выбил у короля средства на постройку в Монпелье первого во Франции анатомического амфитеатра, а также завел у себя огромные резервуары с морской водой, в которых держал объекты своих научных изысканий – это, между прочим, первые в Европе аквариумы). Наконец-то уладившиеся финансовые дела: когда в 1551 году он спас Турнона от смерти от дизентерии, кардинал назначил ему помимо 600 ливров годового жалованья еще 200 ливров ежегодной пенсии – пожизненно. К тому же, теперь у него стремилось лечиться множество богатых и знатных пациентов. Гийом смог позволить себе большой красивый дом в городе и даже виллу за городом с небольшим ботаническим садом. В 1556 году умер его покровитель Широн, и Ронделе – популярный преподаватель, автор уже прогремевшего фундаментального труда о морских обитателях и лейб-медик самого кардинала Турнона – занял его место в качестве канцлера университета.
Правда, деньги утекали так же быстро и легко, как приходили. Он тратил немалые суммы на строительство – взять хотя бы аквариумы, да и виллу тоже, – а счета оставлял оплачивать жене и Катарине. Сам Гийом вечно ходил с пустым кошельком; получая довольно большие по тем временам деньги, он предоставлял их считать и тратить дамам, вспоминая о своем богатстве лишь тогда, когда требовалась крупная сумма на очередной научный проект.
Жубер рисует его щедрым добродушным человеком, охотно раздаривавшим свои редкие научные образцы всем, кто об этом просил. Или часто «забывавшим» их на видном месте, на поживу гостям с быстрыми руками и гибкой совестью – как многие коллекционеры во все времена. Небольшого роста, кругленький, улыбчивый, лучащийся добротой и миролюбием, он даже в страшные годы смуты – а ведь мы говорим об эпохе религиозных конфликтов во Франции – не носил с собой ни меча, ни даже кинжала. Беззаботно отправлялся в совершенном одиночестве в далекие прогулки для сбора образцов, преодолевал в седле немалые расстояния, чтобы навестить пациентов, будто считая себя заговоренным, уверенный, что ничего плохого с ним случиться не может.
Однако судьба уготовила ему еще много плохого. Сначала умерла Катарина – женщина, практически ставшая для него матерью, которой он был обязан очень многим. Вскоре после этого Гийом при самых болезненных обстоятельствах потерял жену, а за ней – одну из дочерей, свою любимицу. Впоследствии он снова женился, но сын, рожденный от этого брака, умер. Кроме того, в 1562 году во Франции начались религиозные войны, и Монпелье кровавые беспорядки и разрушения затронули особенно сильно. Юг Франции издавна служил прибежищем для преследуемых гугенотов, так что в этом университетском городе их скопилось немало.
Существует достаточно описаний ужасов первой гугенотской войны: прекрасный ландшафт Франции почернел от дыма сгоревших усадеб и разрушенных городов, трупы свисали рядами с деревьев и плыли по рекам, окрашенным кровью, закону и порядку пришел конец, повсюду бродили шайки грабителей и стаи волков…. Монпелье перешел в руки гугенотов, устроивших настоящий погром с разрушением католических церквей и кладбищ и многочисленными убийствами монахов и священников. На следующий год католики нанесли ответный удар – последовали разрушительные битвы, опустошившие окрестности.
Ронделе, по дружному мнению биографов, стал протестантом задолго до войны. Как, впрочем, и многие другие профессора, и вообще интеллектуалы в Монпелье. До того, как все вышло из-под контроля и перешло в стадию кровавого безумия, протестантская религиозная и общественная мысль считалась в интеллектуальной среде Франции передовой и прогрессивной. Идеям Реформации сочувствовала, например, сестра короля Франциска I Маргарита – королева Наваррская, одна из образованнейших женщин своего времени, покровительница многих протестантских деятелей (включая самого Жана Кальвина) и ученых. Долгое время гугеноты оставались мирным, а затем и преследуемым меньшинством. Так, биографы упоминают, что после ареста епископа Пелиссье Ронделе на всякий случай сжег все написанные им тексты религиозной тематики. При этом у него имелось множество католических друзей и покровителей, и вопросы веры ничуть не портили их отношений.
В июле 1566 года 58-летний Гийом отправился в Тулузу, чтобы помочь родственникам уладить кое-какие юридические дела. О санитарном состоянии европейских городов Средневековья и Возрождения ходят легенды; и пусть они не всегда соответствуют действительности, но в Тулузе тем летом ситуация оказалась и вправду тяжелой. Ронделе угодил прямо в эпидемию дизентерии и – ослабленный возрастом, долгой дорогой и многочисленными беспокойствами – вскоре заразился сам. Будучи врачом, он понимал, каковы его шансы, и что лучше бы ему оставаться в постели, спокойно выздоравливая, но, все же, получив весть о болезни жены одного из друзей в Реальмоне (65 км от Тулузы), сел на коня и направился туда. Обычно это расстояние преодолевалось за один день, но не ему в его состоянии понадобилось два. Здесь Гийому стало совсем плохо. Уже зная, что умирает, он запретил сообщать в Монпелье о своей болезни, объяснив, что счастлив умереть вдали от горя и слез близких людей, не причиняя им страданий.
Гийом Ронделе оставил после себя огромное научное наследие. Сегодня его помнят, в основном, за труды по ихтиологии – две книги с подробным научным описанием обитателей Средиземного моря, а также Атлантики и Адриатики. Первая – De piscibus marinis, libri XVIII, in quibus verae piscium effigies expressae sunt, вышедшая в 1554 году, 583 страницы крупного формата. Одна из первых в Европе ихтиологических монографий. Название можно перевести как «О морских рыбах, 18 книг с подлинными изображениями рыб», но слова «морские рыбы» не должны вводить нас в заблуждение: на самом деле из 244 описанных видов, среди которых не только рыбы, 47 – пресноводные. Первые четыре книги, то есть главы, данного монументального труда посвящены морфологии и внутренней анатомии рыб, а в последующих приводятся характеристика и изображения 244 видов морских обитателей. Великолепные иллюстрации – очень точные для своего времени – обрели известность по всей Европе, их качество лучше, чем в работе другого великого ихтиолога – Пьера Белона, появившейся тремя годами ранее. Да и описания более полные и детальные, чем у Белона.
Вторая книга под названием Universae aquatilium historiae pars altera, cum veris ipsorum imaginibus, то есть «Следующая часть универсальной водной истории с подлинными изображениями», вышла год спустя, в 1555-м. Она представляет собой второй том фундаментального исследования, и в более поздних изданиях эти две работы иногда объединяли. Семь частей, три из них посвящены пресноводным рыбам и животным – более 60 видов, около 50 с иллюстрациями.
Как и другие исследователи того времени, Ронделе не делал различий между рыбами, морскими млекопитающими, такими как тюлени и киты, ракообразными и другими беспозвоночными. Во второй его книге нашлись даже крокодил и бобер. В то же время, его очень интересовали различия между морскими и пресноводными рыбами – как в анатомии, так и в условиях обитания, – и весьма волновал вопрос, могут ли речные рыбы жить в море и наоборот. Кстати, его анатомический рисунок морского ежа является самым ранним сохранившимся изображением этого беспозвоночного, а еще он обнаружил важные анатомические сходства между дельфинами, свиньями и людьми.
Да, это были всего две книги, но какие книги! Работу Ронделе высоко ценили потомки – такие значительные биологи, как Уиллоби, Рэй и даже сам Карл Линней. Не говоря уже о современниках. В 1558 году Лоран Жубер выпустил французский перевод под названием L’histoire entière des poissons, то есть «Полная история рыб», объединив два тома и, кстати, при этом существенно сократив каждый. И в том же 1558-м вышел третий том знаменитой «Истории животных» Конрада Гесснера, посвященный как раз рыбам, то есть морским обитателям, в немецко-говорящем пространстве его так и называли Fischbuch. Многие – даже, можно сказать, большую часть – описаний и иллюстраций Гесснер взял именно у своего бывшего профессора. Другие ученые также активно пользовались результатами его труда, включая целые отрывки в собственные книги. Дальше всех в этом смысле пошел уже упоминавшийся итальянец Улисс Альдрованди, который задумал еще одну «Историю животных», но у же 11-томную (Гесснер ограничился пятью томами), для чего позаимствовал текст и иллюстрации Ронделе практически полностью. Книга De piscibus libri V была опубликована уже после смерти автора, в 1613 году, и в ней отчетливо идентифицируется наследие Ронделе.
Современному человеку такой подход может показаться диким плагиатом, но в 16-17 веках ученые не видели ничего зазорного в том, заимствовать для своих работ целые куски из работ других ученых, особенно, если автор уже мертв. Считалось, что все приличия соблюдены, если исследователь указывал, из какой книги взяты отрывки и говорил несколько теплых слов в адрес ее автора. Что касается Гесснера, то, например, знаменитые рыба-монах, рыба-епископ и «морской лев», над которыми охотно шутят нынешние историки, и которые сегодня прочно связаны с именем швейцарского зоолога, впервые появились не у Гесснера, а именно у Ронделе.
Интересно, кстати, что в книгах Ронделе мы видим только этих трех фантастических существ – в работах прочих зоологов и географов 16 столетия их гораздо больше. Мифологические создания, персонажи легенд, животные, описанные по рассказам (в основном, недостоверным) древних авторов и по современным сообщениям о где-то когда-то сделанных сенсационных находках. Сегодня мы находим все это очень забавным. Дело тут, однако, не в том, что ученые того времени наивно верили в сказки.
Просто давайте представим себе середину 16 столетия: Америку открыли чуть более полувека назад; всего тридцать лет назад, в 1522 году, вернулись из первого кругосветного путешествия спутники Магеллана, сообщившие пораженным географам, что между Америкой и Азией есть, оказывается, огромнейший океан (скоро выяснится, что он занимает почти половину планеты). На европейских картах мира еще полно белых пятен, о флоре и фауне недавно открытых земель и стран пока что почти ничего неизвестно, зато оттуда привозят удивительные образцы животных и растений и еще более удивительные рассказы – и некоторые из них вполне отвечают древним описаниям, которые в эпоху Возрождения считались вполне научными. Академический ученый пока что не имеет возможности отправиться в экспедицию на другой конец света, как это сделает, скажем, Дарвин в 19 веке, – дальнее морское плавание остается слишком дорогостоящим и опасным предприятием, чтобы заниматься этим в чисто научных целях.
Поэтому нет ничего странного в том, что многие авторы 15-17 веков рисковали составлять портреты редких животных по описаниям или брали рисунки из древних манускриптов, дополняя их. А если кому-то кажется, что это смешные пережитки прошлого, и современная наука подобными глупостями не занимается, то давайте вспомним, сколько изображений черной дыры придумали и опубликовали до того дня, как удалось ее сфотографировать. А сейчас в нашем распоряжении имеется только первое, еще очень несовершенное изображение – так что со временем может выясниться, что выглядит она все-таки по-другому.
Но вернемся к Гийому Ронделе. Остальные его опубликованные работы – это медицинские исследования. Ведь именно медицина являлась его профессией. Достижения Ронделе в анатомии, судя по всему, довольно значительны для своего времени, но нам трудно оценить их по достоинству. Во-первых, из-за того, что его однокурсник по Сорбонне, великий Андреас Везалий, затмил всех своих современников, и, во-вторых, потому, что большая часть медицинских трудов Гийома осталась ненапечатанной. После его смерти Лорану Жуберу досталась целая гора бумаг, которые предстояло разобрать, отредактировать, привести в должный вид и позаботиться о публикации. Следует признать, что Жубер постарался – по мере своих сил: «О медицинском деле и составлении медикаментов», «Болезни человека и их лечение», «О диагностике болезней», «О моче», «О французской болезни» (это сифилис) и некоторые другие книги все же увидели свет. «Полное собрание сочинений» Ронделе выдержало десяток редакций и переизданий.
Наконец, он оставил после себя не только книги, но и целый ряд великих ученых – своих учеников, – причем сразу в нескольких областях: ботаника, зоология, медицина. Тех, кто в 16-17 столетиях вершил научную революцию. И пусть о самом Гийоме Ронделе написано очень мало статей и книг, но его имя можно встретить во многих других, намного более знаменитых биографиях.
Автор: Ксения Чепикова
https://vk.com/@1285753-zhizn-smert-i-ryby-choknutyi-professor-giiom-rondele
