Текст: Ксения Чепикова
Переключить шрифт с обычного на курсив – что может быть проще? Но спрашивал ли кто-нибудь себя, откуда этот курсив взялся? Вернемся на полтысячелетия назад, чтобы узнать о жизни его автора, в начале которой – рождение технологии, изменившей мир, а в конце – жестокое убийство.
Около 1450 года в итальянской Болонье родился великий пуансонист. Большинству наших современников это слово ни о чем не скажет. Вот и его родителям не говорило. Никто подобного будущего для посапывающего в колыбельке младенца и предположить не мог, потому что такого ремесла еще не существовало в природе. Все думали, что Франческо будет ювелиром, как его отец Цезарь. Но пока семья Гриффо шумно праздновала рождение наследника, в немецком Майнце Иоганн Гутенберг вырезал из стали первые пуансоны – у него перед глазами стоял образ новой технологии. С этих пуансонов и печатного пресса началась информационная революция. Появилось книгопечатание, с которым оказалась связана жизнь, а потом и смерть Франческо Гриффо.
Для XV века книгопечатание – процесс сложный. Оттиск букв на странице делался с литер, на которые наносилась краска. Но литеры – это конечный этап. Сначала вырезались стальные штампы – пуансоны – где знак был выгравирован рельефно. С них отливались медные матрицы с углублением. А уже в матрицах отливали свинцовые литеры. Их требовалось очень много. Одна страница – больше 2000 знаков. Печатали чаще всего четыре страницы на лист – значит, нужно больше 10 000 знаков. А чтобы наборщик – высокооплачиваемый специалист – не сидел без дела, пока печатается страница, нужно еще столько же литер, чтобы он уже набирал следующую. Но при всем этом множестве литер – для каждой буквы достаточно было по одному качественному пуансону.
Пока маленький Франческо беззаботно бегал по улицам солнечной Болоньи, из типографии Гутенберга в 1455 году вышла первая печатная книга – естественно, Библия. При словах «Гутенберг напечатал Библию» перед глазами встает образ одинокого изобретателя, самостоятельно изготавливающего литеры, буква за буквой набирающего текст и делающего оттиски на только что собранном прессе. Может, так оно и было – с пробными страницами. А вот над Библией работали уже шесть наборщиков. Отлили 100 000 литер – на это ушло полгода. На набор и печать – еще два года. Тираж получился 180 экземпляров. Ровных и одинаковых.

Подрастал Франческо, росло количество типографий. В год смерти Гутенберга и 18-летия Франческо – 1568 – по всей Европе их было уже от 9 до 12. Но не в типографии начал он свою карьеру. Сначала он стал гравером, а у отца, несомненно, обучился и основам ювелирного мастерства. Это обещало стабильное и уверенное будущее. Ведь книгопечатание все еще считалось производством новым и непонятным, рынок специалистов только формировался. Даже если Франческо и подумывал о карьере в типографии, у него имелись все основания для сомнений: настолько ли эта отрасль перспективна, чтобы связывать с ней жизнь? Или, может быть, все это ненадолго – просто модная новинка, увлечение которой скоро пройдет?
Неизвестно, когда именно наш герой решился на это, но как ювелир и гравер он имел все необходимые навыки, чтобы в один прекрасный день начать делать пуансоны для болонского издателя Бенедетто Фаэли. В 1475-1480 годах он работал в Падуе, где по наброскам Николя Жансона, первого типографа Италии, создал два набора пуансонов готических шрифтов для публикации трудов Авиценны.
Однако по-настоящему хорошую карьеру можно было сделать только в Венеции – столице итальянского книгопечатания. 45-летний Франческо уже имел солидную репутацию в тесном мире типографского бизнеса, но место в крупнейшем и лучшем издательстве того времени, у знаменитого Альда Мануция, стало большой удачей даже для него. Он пришел туда в 1494 году, и за первые несколько лет изготовил серию круглых шрифтов в стиле классической и имперской римской эпиграфики. Специалисты идентифицировали, по крайней мере, шесть таких. Еще Франческо разработал дизайн греческих шрифтов четырех видов, в последнем из которых буквы уже отчетливо клонились вправо.

Шрифты Гриффо пользовались огромным успехом, принося заодно солидную прибыль и Мануцию. Франческо не прекращал экспериментов с дизайном, пробовал различные варианты наклонного написания букв, и однажды показал Альду набор пуансонов нового шрифта, очень похожего на тот, что писцы употребляли в официальных канцеляриях. В некоторых языках его сегодня называют Italic, в русском – курсив.
На рубеже столетий – в 1500/1501 годах – из типографии Мануция вышли первые книги, напечатанные курсивом. Альд как издатель тоже любил эксперименты: он хотел сделать громоздкие книги того времени небольшими и удобными, и курсив прекрасно подходил для этих целей – достаточно убористый, чтобы существенно сократить объем текста на странице. Так что он мгновенно понял все преимущества нового шрифта и очень хвалил Франческо. Возможно, даже премию ему выдал. А затем сделал все, чтобы получить эксклюзивные права на использование курсива хотя бы лет на десять.

Трудно сказать, почему Франческо не взял патент сам. Возможно, просто оказался нерасторопен, ведь обычно пуансонисты не патентовали каждый новый шрифт. А может, по венецианским законам вообще не имел права на изобретение, сделанное по заказу типографии Альда – если документально все было оформлено именно как заказ издательства, а не предоставление шрифта во временное пользование. Или он все-таки пытался?
В сегодняшних книгах часто встречаются примечания авторов, данные в скобках: (курсив мой – Авт.). Так вот Франческо Гриффо был, видимо, первым, кто произнес эту фразу. «Курсив – мой!» – убеждал он Мануция и власти Венеции. Но у тогдашней юстиции было другое мнение на этот счет. Уже в марте 1501 года Альд Мануций получил от городского сената особую привилегию на печать и продажу книг с использованием курсива. А в октябре 1502 года подал петицию с намерением защитить свои права вообще на все шрифты Франческо, сделанные во время работы на его издательство.
Это было, пожалуй, не совсем честно: обычно, если издатель хотел стать единственным обладателем какого-либо шрифта, чтобы никто больше не мог пользоваться им, то он за солидную сумму выкупал у мастера пуансоны. Но Альд почему-то решил обратиться к властям. Учитывая ситуацию в книгопечатном бизнесе того времени, его можно понять. Представления об авторском праве были тогда весьма размытыми, типографы без зазрения совести копировали коммерческие успешные издания коллег, и Мануций, как крупнейший и самый продвинутый издатель Италии, стал главным объектом пиратства: рынок кишел подделками «под Альда».
Так или иначе, из-за расторопности шефа Гриффо лишился возможности применять собственные творения в других типографиях. А все экономические преимущества от использования курсива, да и других шрифтов, им созданных, остались за семьей Мануциев, а не за Франческо и его наследниками. Альд вошел в историю с чужим изобретением, в качестве первого человека, применившего в книгах курсив. И сегодня его имя неразрывно связано со всем известным шрифтом.
Это послужило последней каплей. Разругавшись с начальником и бросив все начатые шрифты, Гриффо покинул Венецию навсегда. Он, естественно, не мог забрать из типографии Мануция те самые пуансоны, но знал, что спрос на курсив есть, ведь он был самым известным в Италии пуансонистом, а конкуренты Альда только и искали способ обойти выданную ему привилегию. Франческо было уже за пятьдесят – не поздновато ли начинать новую жизнь? Впрочем, другого выхода все равно не было.
С 1502 по 1507 год он работал с издателем Гершоном Сончино из осевшей в Италии семьи евреев-ашкеназов, позднее сотрудничал и с другими типографами. Способ обойти Мануция, конечно же, нашелся: Гриффо просто создал еще один курсив, отличавшийся в деталях от первого, но все равно прекрасно узнаваемый. Сегодня компании патентуют не только само изобретение, но и все его возможные вариации, но в XVI веке такой трюк не проходил. Перемещения Франческо по Италии в эти годы трудно отследить, но известно, что в 1516 году он возвратился в родную Болонью. В преклонном возрасте, но, видимо, с некоторым капиталом.
В Болонье он открыл собственную типографию, где издавал греческих и латинских классиков, а также итальянских авторов. Наконец-то сам себе хозяин. Кстати, знакомый с коммерческими стратегиями типографии Мануция, Гриффо позаимствовал одну из его успешных идей – карманный формат. Альд был первым, кто массово начал издавать недорогие книги маленького размера, которые легко можно было носить с собой. И Франческо, как, впрочем, и многие другие типографы Италии, решил не отставать.


Однако идиллия продолжалась недолго. У историков не так уж много документов, проливающих свет на произошедшие события, известно только, что в 1518 году Франческо Гриффо судили за убийство собственного зятя Христофоро. Преступление было совершено в стенах их общего дома, а орудием жестокой расправы послужил стальной прут – заготовка для пуансонов. Неплохо для 68-летнего старика!
В те времена в Болонье за убийство полагалась смертная казнь, а поскольку после 1518 года Франческо больше не упоминается ни в каких документах, исследователи приходят к логичному выводу, что он был казнен. Впрочем, некоторые историки хотят верить, что ему удалось скрыться и затаиться – поэтому якобы о Гриффо больше никто ничего и не слышал. Возможен и еще вариант: умер в тюрьме. Тогдашние тюрьмы не отличались комфортом, а люди на седьмом десятке – крепким здоровьем.
Это история с открытым концом. Не только из-за загадки смерти Франческо, но и потому, что жизнь его творений продолжается. У него нашлось множество подражателей. Это касается как курсива, так и других латинских, греческих и еврейских шрифтов, созданных им за долгую карьеру. Все пуансонисты XVI столетия были знакомы с работами Гриффо и вдохновлялись ими. Среди них, например, Клод Гарамон – автор известного нам шрифта Garamond.
Некоторые итальянские авторы эмоционально и довольно смело утверждают, что все шрифты, которые мы сегодня видим в книгах и текстовых редакторах, по сути, вышли из творчества Гриффо, потому что его работы стали основой или прообразом многих поздних, а потом и современных шрифтов. Кто знает, возможно, они правы?
Ксения Чепикова https://vk.com/@dighistory-vlast-bludnic-krizis-i-temnyi-vek-papstva-904-964-gg