«У меня хватило ума прожить жизнь глупо!»
Фаина Раневская
Фаина Георгиевна Раневская родилась 27.08.1896 в Таганроге. Как она говорила: «В этом городе родился Чехов и провел свои последние дни император Александр Первый». Она была знакома с многими знаменитостями. Шаляпин, Цветаева, Станиславский, и т.д.
Например, как она описывала вторую встречу с Маяковским:
В Баку 1925 году я увидела его в театре, где играла в то время. Он сидел один в одной актерской гримерной, в театре был вечер, его вечер, сидел он один задумавшись, я вошла и увидела такую печаль у него в глазах, которая бывает у бездомных собак, у брошенных хозяевами собак, такие были его глаза. Я растерялась, сказала — мы познакомились у Шоров; он сказал, что был там один раз. В этот вечер он читал стихи, а над ним хихикали. Хихикали все. Его травили весь вечер, а он с папиросой, прилипшей к губе, говорил гениальные дерзости. Был умнейший из людей моего времени. Глаза его, тоски в глазах не забуду – пока живу. Написала, «любила его весь вечер»
Вот её описание как Анна Андреевна читал стихи: «Ахматова читала свои стихи, закрыв глаза, тихо – тихо, на распев».
Раневская называла Ахматову провидицей, колдуньей, иногда просто ведьмой. Она даже придумало и посветила Ахматовой четверостишие:
О, для того ль Всевышний метр
Поцеловал твое чело,
Чтоб, спрятав нимб под черный фетр,
Уселась ты на помело?
В Ташкенте, из своей жизни описала трагикомическую новеллу. Время было не легкое, и она взялась продать кусок кожи для обуви. Обычно такая операция легко проводилась на толкучке. Но она направилась в комиссионный магазин, для легальной продажи. Однако по какой-то причине кожу в магазине не приняли, а у выхода из магазина её остановила какая-то женщина и предложила продать кусок кожи из рук в руки. В самый момент сделки появился милиционер и «пройдемте гражданка». Повел по мостовой при всеобщим внимании прохожих
Эйзенштейн снимал «Ивана Грозного» 1943 году и предложил роль Раневской на роль княгини Ефросиньи. Но её на высоком уровне категорически не утверждали, как режиссёр не бился. Раневская не могла понять по чему её не вызывают на эту роль. Раневская в то время находилась в Алма-Ате, и Ладынина ни чего этого не знает и спрашивает: «Как вы снимаетесь у Сергея Михайловича?» Она говорит: «Я у этого изверга и черта снимется не буду ни за что, даже если я буду погибать от голода, я буду лучше торговать кожей с собственной задницы, а не буду у него сниматься!» И в Москве она получает телеграмму Эйзенштейна: «Как идет торговля?» Эйзенштейн так и на прямую не рассказал, что пришлось претерпевать для того, чтобы её утвердили на роль.
Раневская была очень остра на язык к людям, которые любили только себя6 «она сильно ненавидела жен знаменитостей, и писала: «Была Анна Андреевна доброй, безгранично доброй, и все суки в своих воспоминаниях молчат, а вспоминают только себя!». Ещё раз о том же: «Читаю этих сволочных воспоминательниц об Ахматовой и беснуюсь. Этим стервам охота рассказать о себе, и к себе присыкнули незащищенную Анну Ахматову. Лучше бы читали её, а ведь не знают не читают.
«Ахматова не любила двух женщин. Когда о них заходил разговор, она негодовала. Это Наталья Николаевна Пушкина и Любовь Дмитриевна Блок. Про Пушкину она даже говорила, что та – агент Дантеса».
Раневская была доброй души человек, вот как она описала свой быт: Поняла в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая» дура – не лажу с бытом» деньги мешают и когда их нет, и когда они есть; у всех есть «приятельницы», у меня их нет и не может быть. Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда не удачную. Урод я».
«…Я обязана друзьям, которые оказывают мне честь своим посещением, и глубоко обязана друзьям, которые лишают меня этой чести. У них у всех друзья такие же, как они сами – контактны, дружат на почве покупок, почти живут в комиссионных лавках, ходят к друг другу в гости. Как я завидую им – безмозглым!»
Раневская была абсолютно бедным человеком, не следует сравнивать с сегодняшним бомондом.
Вот что она записала в 1949 году в Одессе:
Осень в Москве можно выйти на улицу одетой как Бог даст, и никто не обратит внимание. В Одессе мои ситцевые платья вызывают недоумение – это обсуждают в парикмахерских, зубных, трамвае, частных домах. Всех огорчает чудовищная «скупость» — ибо в бедность никто не верит. В 1950 году она приехала на гастроли в Ленинград и её поселили в роскошные апартаменты, свидом на русский музей, сквер, площадь Искусств. Раневская охотно его заняли и с хорошим расположением духа принимала своих ленинградских друзей, рассказывала анекдоты, обменивалась новостями, ругала власть и чиновников. Через неделю пришёл администратор и предложил переехать в другой номер такой же только на другом этаже. «Почему? – возмутилась Раневская. – Номеров у вас много, а Раневская одна». – «Да, да, — лепетал администратор, — но мы очень вас просим переехать, там вам будет удобнее». – Мне и здесь хорошо»., — отказалась Фаина Георгиевна. Пришёл директор гостиницы «Европейской» и, включив воду в ванной, объяснил, что ждет высокое духовное лицо, а этот номер в гостинице единственный оборудованный прослушивающим устройством.
После этого Раневская быстро переехала и не спала оставшиеся ночи на новом месте, вспоминая свои высказывания в прежнем номере и размышляя о том, что с ней теперь будет.
В 1955 году у Раневской случился приступ, дикая боль в сердце и затылке. Боль была не выносимая поднялось давление и все это случилось на почве партийного собрания, на которое её не пригласили. Её прорабатывали на счет завладением автомобилем, лучшим номером в гостинице, в заносчивости, зазнайстве, что я лезу вперед всех фотографироваться. А как я вышла перед на аплодисменты, а они предназначались Сталину, и это вспомнили. Но чувство обязательства по отношению к театру и зрителям заставляет остаться до конца гастролей, хотя врачи рекомендуют уехать назад в Москву. Я подверглась незаслуженным нападкам руководства, части актеров недовольных мною по ряду причин.
Раневская дружила с Любовью Петровной Орловой, она называла её «Любочка». Орлова часто ездила по заграницам, и Фаина Георгиевна просила привести оттуда «мыльца».
Дорогая будь здорова –
Подписуюсь –
Л. Орлова
Эти слова предназначены Раневской.
Раневская часто бывала в гостях у Константина Симонова. Он подарил ей трехтомник с надписью автора: «Дорогой Фаине Георгиевне, с глубоким уважением и любовью ваш К. Симонов 9 августа 1953 года».
Плятт подарил стихи, в торжественный этот вечер, когда в честь награждения 14 апреля 1976 года, в честь награждения Ф. Г. Раневской орденом Ленина.
Зрителям
Я вам признаться не боюся:
Когда женился я на Люси,
Меня лишь чувства волновали, —
Приданного за ней не дали…
С тех пор прошло пол века,
И нет счастливый человек,
Чем я сегодня: мне дана
Орденоносная жена!
Купер Плятт».
Ростислав Янович часто подписывался именем своего персонажа из спектакля «Дальше – тишина».
Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил: «Муля! Не нервируй меня!» — «Леонид Ильич, — обиженно сказала Раневская, так ко мне обижаются мальчишки, или хулиганы». Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь: «Простите, но я вас очень люблю».
Раневскую любил не один Брежнев. Её благодарными почитателями и давними друзьями были Виктор Некрасов и Аркадий Райкин, Петр Капица и Святослав Рихтер, Сергей Лемешев и Самуил Маршак, Татьяна Пельтцер и другие.
20 июля Фаина Георгиевна умерла. На панихиде Плятт шагнул к залу театра, сказал: «Она подарила нам радость. Играла и говорила – я живу. А потом перестала играть. И умерла. Забыть её не возможно…»
