Ночь Святого Варфоломея

Поговорим о Ночи святого Варфоломея 24 августа 1572 года. Ну и, как это часто бывает, начнем издалека и для начала очертим круг основных действующих лиц нашей истории.

Эпизод 1. Адмирал и все-все-все

Итак, в 1570 году подписанием Сен-Жерменского договора завершилась очередная религиозная война между католиками и протестантами. Согласно положениям договора, французские протестанты-гугеноты получили частичную свободу: им передавался ряд крепостей, а их лидер — адмирал Гаспар Колиньи включен в Королевский Совет.

При этом оказалось, что Колиньи обладает большим влиянием на короля Карла IX, убеждая того поддержать нидерландских повстанцев в их борьбе против Испании.

Он видел в этом единственную альтернативу гражданской войны во Франции. В своей записке, поданной королю, адмирал писал:

«Средство против гражданских войн — вовлечь воинственный народ в боевые действия на чужой земле, ибо другие народы, если завтра будет заключен мир, вернутся к своим занятиями, но едва ли французы оставят шпаги, коли ими однажды вооружились.»

В планах Колиньи явно прослеживалось желание силами Франции, не считаясь с внутренними проблемами, помочь протестантизму, все более распространявшемуся по Европе. Для этого он предложил заключить договор о союзе с Елизаветой Английской и вождем нидерландских повстанцев Вильгельмом Оранским. Для верности было решено заключить брак между Елизаветой и братом короля Франсуа Валуа, герцогом Алансонским.

Тем не менее этот план Колиньи встречал резкое неприятие прежде всего у Екатерины Медичи, вдовствующей королевы и матери Карла IX. Флорентийка всеми силами стремилась удержать венценосного сына от губительного шага.

Ослабленная гражданскими войнами Франция была не в состоянии справиться с таким врагом как Испания Филиппа II, и конфликт с cамой могущественной державой своего времени для Франции обернулся бы катастрофой, вплоть до потери суверенитета. Тем более, что гладкий на бумаге план Колиньи очень быстро дал трещину. Для начала оказалось, что у Елизаветы Английской есть свой собственный интерес во всей этой истории с Нидерландами.

Интерес выражался просто — пусть Испания и Франция сцепятся друг с другом. Мысль о завоевании Нидерландов была для Елизаветы интересна только на первый взгляд. Она понимала, что если Франция победит Испанию, то вся Фландрия станет вместо испанской французской, и все! А где профит для Англии? Поэтому одновременно с переговорами во Франции Елизавета ведет переговоры с наместником испанского короля во Фландрии герцогом Альбой.

В начале 1572 года они договариваются — Испания снимает эмбарго на английскую торговлю с Фландрией, взамен Елизавета обязуется выгнать со своих портов голландских повстанцев — «морских гезов». Что она и делает в марте месяце. Изгнанные из английских портов гёзы 1 апреля захватывают крепость Брилле, спустя пять дней пал Флиссинген, а в мае 1572 года во Фландрию вторгается армия под командованием Людвига Нассауского, брата Вильгельма Оранского, усиленная отрядами французских протестантов под командованием Франсуа де ла Ну. Таким образом, испанская Фландрия была одновременно атакована и с севера, и с юга.

Одним словом, ситуация полностью благопрятствует атаке Фландрии, о чем Колиньи не преминул доложить королю. Он писал:

«Эти народы будут рады перейти под ваше покровительство и принесут королевству 1, или даже 3 миллиона ливров ежегодно».

Но вскоре ситуация изменилась. Наместник Испании в Нидерландах герцог Альба вновь доказал, что по праву являлся одним из лучших военных деятелей своего времени. В начале июня герцог Альба отбивает Валансьен, лишив повстанцев и их французских союзников одной из их основных баз, а затем направляет к Монсу своего сына Фадрике Альваро де Толедо с 5500 солдат, но без артиллерии и инженерных частей. Естественно, штурмовать с такими силами Монс он не мог, поэтому ограничился тем, что провёл несколько мелких стычек и разорил городские предместья, дабы ослабить защитников.

Однако, в то же время начал действовать и Вильгельм Оранский, набрав в немецких землях армию из 14,000 пехоты и 3000 кавалерии и 7 июля пересек Рейн, вступив в Нидерланды. Узнав о приближении брата, Людвиг послал Адриана де Анжеста, сеньора де Жанлиса, во Францию для сбора подкреплений, и в середине июля Жанлис с армией из 10000 человек вновь пересек границу и двинулся в сторону Монса. Людвиг послал сообщение Жанлису, приказав тому присоединиться к армии Вильгельма Оранского, но Жанлис проигнорировал сообщение и выступил против испанцев.

17 июля 1572 года противники встретились. Около деревушки Сен-Гишлен испанцы, увеличившие свою численность до 8000 человек за счет 2500 фламандцев, смогли обнаружить французов, двигавшихся в походных колоннах.

Конец был немного предсказуем — потеряв за полчаса до 1200 человек убитыми, гугеноты побежали, и в дело вступило ополчение. Было убито ещё около 3000 французских солдат. Примерно 100 человек Адриана де Бергеза смогли прорваться в Монс, но и только. Сам Жанлис попал в плен.

Более того, у пленного обнаружили прелюбопытнейший документ. Речь идёт о письме французского короля Карла IX принцу Оранскому, в котором король предписывает тем, кто ему верен, держать своих солдат при оружии и быть готовыми их поднять, «где и когда понадобится», для атаки Фландрии. При этом в переписке по дипломатическим каналам Карл заверял Филиппа II в дружбе и миролюбии, а Екатерина Медичи убеждала Альбу, что войска на границе с Фландрией занимаются исключительно охраной собственных границ. Жанлис чуть ранее был объявлен «отпускником», а его бригада — подразделением добровольцев, за действия которых правительство не отвечает.

Не будь дураком, Альба отослал копию этого письма Екатерине Медичи, а заодно приложил к нему копию договора с Елизаветой Английской, по которому в случае вторжения французских войск во Фландрию Англия должна была сдать Испании Флиссинген и открыть боевые действия против Франции.

Екатерина Медичи, получившая от герцога Альбы письмо короля Карла IX принцу Оранскому и копию соглашения самого герцога с Елизаветой Английской, была в шоке. Она поняла, что планы французского вторжения во Фландрию испанцами полностью раскрыты, Альба подготовился к «приему», заключив договор с Англией, и операция обречена на провал.

Но Колиньи это не остановило. Более того, он и король предложили форсировать подготовку и начать войну как можно быстрее. Колиньи обратился к английскому послу Смиту с просьбой «искать возможности Вашего вступления в войну у Рейна и узнать, не пожелает ли государыня действовать, дабы выручить бедного принца Оранского». То, что Елизавета его цинично кинула, Колиньи видимо было безразлично. Одновременно продолжались переговоры о заключении брака между Елизаветой и Франсуа Алансонским

Таким образом Колиньи для королевы-матери становится опасным прекраснодушным мечтателем, не имеющим ничего общего с реальностью, и ведущим Францию к неминуемой катастрофе. И вот тогда-то и возникает у королевы мысль — если Колиньи нам мешает, надо его убрать, желательно путем физического устранения. Тогда Франция избежит губительной для себя войны. Но сама пачкать руки Флорентийка не хочет. Тем более, что у нее на примете был тот, чьей помощью в вопросе решения проблемы с адмиралом можно было воспользоваться, а потом убрать и этого союзника.

Королева-мать решает ввязать в это дело соперников Колиньи-Шатильонов – герцогов Гизов, чтобы потом их обвинить в убийстве и смело казнить. Возглавлял дом Гизов в момент описываемых событий старший сын великого Франсуа де Гиза Генрих, икона и лидер упоротых католиков Франции.

С легкой руки Александра Дюма-отца и других подобных романистов, Генриха де Гиза изображают одаренным полководцем, интриганом и набожным католиком. Реальность была намного прозаичнее. Как полководцу, Генриху было далеко до отца, а в тех сражениях, в которых он участвовал в 1560-е годы он был далеко не на первых ролях. Более того, его младший брат Шарль, герцог Майенский, как полководец превосходил старшего брата.

Точно также нельзя говорить, что Генрих был ярым католиком. Скорее он был карьеристом, а для достижения своих целей в качестве инструмента использовал упоротых католиков Франции. Проще говоря — основной целью Гизов было устранение Колиньи-Шатильонов, просто подали это Гизы под соусом борьбы с еретиками. Постепенно вокруг Генриха нарастал костяк приверженцев, в народ вбрасывались слухи и сплетни, типа «Де Гизы приде — порядок наведе», а сам Гиз не чурался вести разного рода дипломатические шашни с Филиппом II Испанским.

Проще говоря, план Екатерины был прост — надо было столкнуть лбами Гизов и Колиньи, государство должно было избавиться и от прекраснодушного мечтателя Колиньи, ведущего Францию к пропасти поражения во Фландрии, и от полунемецких принцев-смутьянов, вносящих раздор в дела королевства. При этом и король, и королева-мать оставались бы вне подозрений

Эпизод 2. Ах эта свадьба пела и плясала….

Если адмирал Колиньи хотел укрепить религиозный и политический мир во Франции путем маленькой победоносной войны с Испанией (то, что дон Фадрике наглядно, на примере армии Жанлиса показал, что эта война не будет ни маленькой, ни победоносной, адмирала не волновало), то Екатерина Медичи решила идти другим путем — путем свадьбы одного из лидеров протестантов, короля Наварры Генриха Бурбона со своей дочерью, Маргаритой Валуа, она же королева Марго.

Надо сказать, что Маргарита регулярно становилась в своей семье участником матримониальных планов королевы-матери. Сначала Екатерина собиралась выдать ее замуж за дона Карлоса, сына Филиппа II, а после того как инфант трагически погиб (и вообще Дон Карлос заслуживает отдельной статьи) — за самого короля, овдовевшего в результате безвременной кончины Елизаветы, старшей сестры Маргариты, которую ей предстояло заменить. Однако из этого ничего не вышло, ибо Филипп II предпочел вступить в брак с дочерью императора Максимилиана II, эрцгерцогиней Анной Австрийской, равно как и из намерения просватать Марго за короля Португалии Себастьяна, который вскоре погибнет в битве с турками и берберами при Эль-Ксар-Кебире.

Бракосочетание Марго и Генриха, по мнению королевы-матери, было решением множества проблем — это позволило бы, полагала она, выйти из политического и конфессионального тупика: бракосочетание протестанта-принца с католичкой-принцессой укрепило бы мир внутри королевства и успокоило бы религиозные страсти, укрепив доверие гугенотов к центральной королевской власти. Кроме того, открывался путь для решения еще одной проблемы, на первый взгляд исключительно семейной, которая, однако, в перспективе была способна повлечь за собой серьезные политические последствия.

Суть этой проблемы была в том, что Марго была весьма неравнодушна к Генриху де Гизу, который отвечал ей взаимностью. Взаимность была зашкаливающей — о групповых гэнг-бэнгах с участием Маргариты, Гиза, короля и «принцев крови» (принца Конде, Франсуа Алансонского и Генриха Анжуйского) судачил весь Лувр.

Более того, молодые любовники не прочь были вступить в законный брак, и семейство Гизов горячо поддерживало их намерение. Кардинал Лотарингский, дядя юного Генриха Гиза, дал понять королеве-матери, что готов щедро одарить своего племянника, если состоится его свадьба с принцессой Марго. Обещаны были брачные торжества, каких еще не проводили в Париже. Екатерину, которую Гизы бесили не меньше чем ее бесил Колиньи, такой вариант развития событий не радовал. Но дело было не только в этом — брак с Маргаритой открывал Генриху Гизу прямой путь к королевскому трону Франции. А этого допустить было нельзя.

Для начала Екатерина и Карл IX похоронили малейший намек на продолжение отношений Марго и Гиза. Перехватив любовную записку сестры, Карл IX неглиже, в одной сорочке и домашнем халате, крайне возбужденный, в сопровождении барона де Реца ворвался к ней, требуя наказать Маргариту. Несмотря на ранний час, виновницу вызвали, и мать с братом подвергли ее допросу с пристрастием, а затем выпороли, после чего Марго долго приходила в себя. Урок пошел впрок не только Марго, но и Гизам, оперативно женившим Генриха на Екатерине Клевской.

Затем начались долгие и нудные переговоры о браке Маргариты с королем Наваррским. Карла IX не пришлось долго уговаривать дать свое согласие на это замужество сестры, и Екатерина Медичи взяла на себя бремя переговоров с Жанной д’Альбре, матерью Генриха Наваррского. Протестанты заволновались. Им представлялась как оскорбительной, так и небезопасной женитьба их вождя на принцессе-папистке. Масла в огонь подлил прибывший из Рима легат, имевший предписание любой ценой расстроить матримониальные планы Екатерины Медичи, но та была непреклонна. Проявив недюжинный дипломатический талант, она сумела погасить разгоравшийся скандал, не настроив против себя Святой престол.

Кто знает, сколько еще продолжались бы эти препирательства, если бы Карл IX, начинавший уже терять терпение, не взял дело в свои руки. Посовещавшись с теологами Сорбонны, король принял компромиссное решение — венчание должно было состояться на паперти собора Парижской Богоматери, и провести его должен был кардинал Бурбон, на мессе, которая следовала бы за бракосочетанием, Генрих мог не присутствовать.

11 апреля 1572 года в Блуа был окончательно согласован брачный договор, под которым жених поставил свою подпись лишь 17 августа, уже после смерти матери. В материальном плане условия договора были весьма выгодны для него: Карл IX давал в приданое сестре 300 тысяч экю и несколько городов в Гаскони и Лангедоке. Другие два брата добавили от себя по 50 тысяч ливров, а королева-мать — 200 тысяч.

Поскольку раздосадованный папа так и не прислал разрешения на брак, пришлось обмануть духовенство подложным письмом французского посла в Риме. Кардинал Бурбон, проводивший церемонию венчания, действовал не столько как представитель католического духовенства, сколько в качестве близкого родственника новобрачного.

Сама свадебная церемония состоялась 18 августа 1572 года. Поскольку новобрачные принадлежали к разным конфессиям, венчание происходило не внутри Собора Парижской Богоматери, а на его паперти. Проходящее выглядело весьма комично — на вопрос кардинала Бурбона, согласен ли Генрих взять в жены Маргариту, Наваррец сказал «Да» и рассмеялся. Когда тот же вопрос был задан Маргарите, та презрительно молчала. Тогда вновь вмешался король Карл, по одним сведениям, отвесив в затылок сестре хорошего «леща», по другим — максимально больно ущипнув её. Марго аж взвыла от боли и немного склонила голову. Этот жест был расценен кардиналом, как согласие невесты. Далее Маргарита и католики пошли на мессу в Собор Парижской Богоматери, Наваррский же со свитой протестантов остался у входа, ожидая жену и отпуская о проходивших мимо дамах шутки, выдержанные в стиле «А этой я бы вдул».

На свадьбу понаехали примерно 4000-5000 протестантов, в основном из южных провинций, крикливые, горластые, задиристые. Парижане к ним относились примерно так, как сейчас в российских городах относятся к гостям с Кавказа. Тем более, что протестанты конечно же принарядились, чтобы не ударить в грязь лицом, и были при деньгах, что вызывало еще больше раздражения.

Видя эту ситуацию, Екатерина Медичи и Гизы решают ковать железо пока горячо и форсируют свои приготовления по уничтожению Колиньи. Тем более, что Генрих Гиз и его мать Анна Немурская давно вынашивали план ликвидации адмирала, которого считали одним из организаторов убийства Франсуа де Гиза.

Как пишет автор биографии Екатерины Медичи Фрида Леони, ночью 18 августа 1572 года, королева-мать собрала совет, включавший Генриха Анжуйского, Гиза, его дядю д’Омаля, герцога де Немура и маршала де Таванна, и они детально обсудили план действий.

Эпизод III. Покушение

22 августа 1572 года Париж всколыхнула новость — совершено покушение на адмирала Колиньи. В этот день в 11 часов утра адмирал вышел из Лувра, где принял участие в заседании Королевского Совета, затем играл в мяч. В сопровождении 15 человек адмирал направился в Отель де Рошфор, но на углу улиц Арб-ле-Сек и Бетизи, он неожиданно был остановлен человеком, передавшим ему письмо. Прочитав письмо, адмирал повернулся, затем наклонился, чтобы поправить подпругу у мула.

В этот момент из окна дома каноника Вильмюра раздается аркебузный выстрел. То, что адмирал пригнулся, спасло ему жизнь — из четырех пуль, которые убийца зарядил в аркебузу, две прошли выше цели, одна ударила в плечо, сломав кость, а еще одна отрезала палец на руке. Не пригнись адмирал, 4 пули должны были превратить его позвоночник, легкие и желудок в фарш.

Колиньи даже не пошатнулся, побледнел, и указал на окно, из которого вился дымок. Спутники адмирала рванули туда, но застали лишь брошенную на столе у окна аркебузу и открытое окно, убийца ушел по крышам.

Расследование, проведенное следователями парижского Парламента по приказу Карла IХ, навестившего адмирала с большой свитой и пообещавшего «найти преступника в 24 часа», довольно скоро установило имя предполагаемого убийцы.

Им оказался некий Шарль де Лувье, синьор де Моревер (в романе Дюма «Королева Марго» и его экранизациях фигурирует под фамилией Морвель), в прошлом воевавший в Италии под командованием Гизов офицер, вроде как из инженерной роты. Личность весьма интересная. Из недавних дворян (дворянство шпаги), клиент Клода д’Омаля, кузена Франсуа де Гиза. До 1567 года тянет лямку в рядах королевской армии, а в 1567м после дуэли с каким-то шибко знатным католиком бежит к принцу Конде, воюет на стороне протестантов.

7 октября 1569 года он убивает из пистолета некоего шевалье де Муи и бежит во Фландрию, где воюет в терциях герцога Альбы, но спустя год вновь оказывается в свите Гизов. В том же 1570м на него было совершено покушение, что характерно людьми Гизов. Этот факт позволяет некоторым исследователям говорить, что в 1569м мишенью Моревера был не Де Муи, а сам Колиньи. Называют и заказчиков, чаще всего Анну Немурскую, Екатерину Медичи и герцога Альбу.

Вообще, когда читаешь и или пишешь об этом покушении, понимаешь, что весь цимес ситуации с покушением на Колиньи в том, насколько быстро удалось узнать имя убийцы. Утром 22 августа 1572 года на месте покушения обнаружили только аркебузу. Отпечатков пальцев тогда снимать не умели. Так откуда же буквально в первые часы появилась информация, что покушался на Адмирала именно Моревер?

А пришла она сразу из двух источников — утром от… испанского посла Алвы, а вечером — сразу и от Екатерины Медичи, и от герцога Анжуйского, и от герцога Немурского. Особенно примечательно, что посол Венеции во Франции вечером 22-го во всех деталях описывает кто, как и когда покушался, по чьему заказу и т.д. То есть уже к вечеру даже бобры, как говорится, знали весь ход событий.

Не менее забавен тот факт, что при первых же шагах Парижского парламента по части расследования покушения на Колиньи, следователям тут же подсунули фигуру Моревера и никаких других версий не отрабатывалось в принципе. Понятно, когда убийцу хватали на месте — именно поэтому нам известны имена Клемана, Жерара, Шателя или Равальяка.

Известны варианты, когда убийцу сдавали подельники во время следствия (как пример — заговор Шале против Ришелье), но здесь, по меткому замечанию Сергея Махова, все до жути напоминает мультфильм «Ограбление по…», точнее эпизод «Ограбление по итальянски» — все знают, что «Марио идет грабить банк», все благословляют Марио, народ рукоплещет, все с нетерпением ждут результата.

Разгадка ситуации проста — Моревер с высокой долей вероятности был изначально назначен Екатериной козлом отпущения, и неважно, он ли стрелял или нет. Его близость к испанцам и Гизам давала прекраснейшую возможность выпилить Гизов. Тем более, что сам горе-киллер вскоре дал повод для такого развития событий — сразу после покушения он сбежал в испанское посольство, а оттуда в отель и резиденцию Гизов.

Королева-мать узнает о том, что адмирал жив примерно в 12.00. Ни слова не говоря она поднимается из-за обеденного стола и уходит в свои покои.
Комбинация ее рухнула, и что теперь делать — она не знает. Она уверена, что Колиньи будет мстить, что если о ее участии в покушении на адмирала король узнает от Колиньи, то это конец. Она будет отринута от государственных дел полностью, Колиньи полностью будет контролировать короля и Франция семимильными шагами пойдет на Голгофу войны с Испанией. Затем жутко испуганные Гизы посылают переговорщика, который в лицо говорит Екатерине, что они сдадут ее не раздумывая.

Но, как это часто бывает, королеве-матери помог случай. После покушения на Колиньи депутация гугенотов ввалилась в Лувр, требуя справедливости, и пригрозила, что ежели король не найдет стрелка и заказчиков, то гугеноты начнут творить самосуд, «и неизвестно, чем это закончится». особо буйные протестанты принялись бить окна в отеле Гизов. Все того и гляди должно было выйти из-под контроля. То есть налицо была прямая угроза начала новой гражданской войны.

Тогда 23 августа, утром, Екатерина на заседании Королевского Совета заявляет королю, что заказчик покушения — она, что ее сыновья Генрих Анжуйский и Франциск Алансонский в теме, равно как и Гизы. А затем Екатерина обращается к королю, мол, Ваше Величество, как вы думаете — гугентоты вообще поверят, что организатором выступала ваша мать и ваш брат, а вы были не в курсе? Вы реально поверите в такое?

Естественно от таких слов Карл, что называется, обалдел, новые вводные полностью парализовали мыслительную деятельность короля. Далее в разговор вступил один из ближайших советников Екатерины, некто Альбер де Гонди — он сказал, что мудрая королева-мать не просто так готовила покушение на Колиньи — есть информация, что протестанты планировали государственный переворот, что Колиньи был душой этого переворота. И действия Екатерины — это по сути попытка упредить действия адмирала.

Карл продолжает колебаться и тогда Екатерина молча подводит сына к окну Лувра, чтобы Карл увидел премилое зрелище — примерно 200 вооруженных гугенотов, дико вопя и выкрикивая угрозы, требуют короля поговорить с ними.

Эта демонстрация убеждает Карла в том, что мать права. Обуянный страхом, трезво мыслить, да вообще мыслить, он на данный момент не в состоянии. Тогда Медичи и Гонди предлагают опередить гугенотов и нанести по ним удар. Прежде всего добить Колиньи и его ближайшее окружение, человек 30-50, затем запугать остальных, показав, кто в королевстве хозяин.

Но тут страхи Карла выходят наружу — он дико орет «Убейте их всех!» Король понимает, что его втягивают, да уже втянули в преступление, и он не хочет, чтобы оставались живые свидетели.

Екатерина в радости, что короля сравнительно легко удалось уломать, встречается с Гизами и передает желание Его Величества. Терять времени нельзя, надо все четко подготовить.

Эпизод IV. Подготовка

Итак, получив санкцию от короля на физическое устранение Колиньи и в принципе большей части гугенотской верхушки, Екатерина, Генрих Анжуйский, Гизы и Франсуа Алансонский все же понимают, что одно дело — посадить у нужного окна верного человека с аркебузой или поставить в подворотне человека с кинжалом, но другое — бойня в центре Парижа. Особенно, когда санкцией на эту бойню по сути является истерика одного человека, пусть и носящего мантию и корону. Для еще большего успеха дела нужна была санкция военного губернатора Парижа.

На август 1572 года эту должность занимал Франсуа де Монморанси, сын коннетабля Франции Анна де Монморанси и двоюродный брат Колиньи . Человеком он был слабым, не самым решительным, откровенно плохим дипломатом (в частности чуть не подарил Елизавете I Кале в в честь грядущей свадьбы с Франсуа Алансонским, но вовремя был остановлен Екатериной Медичи), по поводу, а чаще без него перебиравшим в руках чёрные чётки. Парижане подтрунивали над Монморанси:

«Боже, храни адмирала с его зубочисткой, Боже, храни господина Монморанси с его четками».

И именно этот человек сначала нехило так подгадил Екатерине и ее товарищам по не самому благородному делу. Понимая, что Париж нахожится накануне грандиозного шухера, Монморанси решил, что это мероприятие пройдет без его участия и уверенно покинул Париж, уехав в свое имение. Тогда Гизы скачут к его заместителю — прево Парижа Ле Шарону, который получил должность недавно, и постоянно советуется по тому или иному поводу с Клодом Марселем, своим предшественником. Взятый для придания официального статуса герцог Анжуйский говорит о том, что сегодня ночью запрет горожанам вооружаться снимается. В это время Гиз разговаривает с Марселем, который является ярым сторонником Лотарингской партии.

Марселю хватило нескольких уточняющих вопросов, чтобы понять, что готовится избиение гугенотов. Он заверяет Генриха де Гиза и Генриха Анжуйского, что все будет сделано, он когда надо поднимет и вооружит народ. Одновременно Ле Шарон поручает запереть все городские ворота и отвести лодки на Сене на другой берег, вооружить горожан и подготовить пушки для защиты Городской ратуши. В каждом доме, где живет ополченец, должен быть вооруженный часовой с факелом, а его левая рука должна быть обернута белым шарфом. Все пути к бегству будут перекрыты ополчениями, которые займут площади и мосты, проходы и ворота.

Получив утвердительный ответ, Гизы и Анжуйский уходят. Сразу после их ухода Ле Шарон и Марсель собирают старшин парижских кварталов. Более того, на совещание приглашаются даже наиболее авторитетные атаманы парижской гопоты, населяющей пресловутый Двор Чудес.

Главный лейтмотив встречи — скоро еретики познают гнев парижан, можно неплохо заработать и совершить богоугодное дело. Затем старшины и гопота получают приказ вооружаться. И, надо сказать, приказ находит отзыв в основной массе населения — гонор и чванство протестантов, понаехавших в Париж на свадьбу Генриха Наваррского и Марго давно бесили парижан, до кучи протестантов в городе ненавидят, считая их более удачливыми в делах, и агентами влияния Англии.

Параллельно совещаются Екатерина, Генрих Анжуйский, Франсуа Алансонский, герцог Неверский, хранитель государственной печати кардинал Рене де Бираг, Гонди и маршал Таванн.

Это совещание было уже третьим по счету и на нем решались организационные вопросы, ибо была хренова гора «вдруг» и «если», которые могли сорвать все дело. А вдруг гугеноты дадут отпор? А вдруг Карл передумает? А вдруг Гизы воспользуются возможностью, и, устранив Шатильонов просто свергнут династию? Олимпийское спокойствие сохраняет только Екатерина Медичи. А потом протестанты вновь дают ей в руки очередной козырь.

Вечером 23 августа 1572 года на званом ужине в Лувре один из протестантов, некто г-н де Пардиан кричит в лицо королеве:

«Если адмиралу суждено потерять руку, поднимется множество других рук, дабы учинить такое побоище, что в реках королевства потечет кровь! Если нам не даруют справедливости, мы желаем свершить ее сами!»

Протестанты вновь требуют выдать им стрелка и заказчиков покушения на Колиньи. Екатерина только рада таким выходкам протестантов.

В 8 вечера состоялся очередной Совет с участием Карла IX Ему еще раз повторяют версию о том, что гугеноты готовятся захватить власть, что действовать надо решительно, прево и старшины предупреждены, если не начать сегодня ночью — можем не успеть. Карлу даже не дают сказать ни слова — говорит Екатерина, подключается Бираг, вступает в разговор Неверский, потом Таванн, Анжуйский, Гонди. Затем Карл опять психует, дико орет «Всех убить! Немедленно!» и убегает в свой кабинет.

Завершается заседание составлением проскрипционных списков. Туда уверенно вносят Колиньи, Ларошфуко и других протестантских лидеров. Генрих Анжуйский настаивает, чтобы туда внесли Наваррского и Конде, но Екатерина против, Генрих и Конде нужные ей как противовес растущему влиянию Гизов, до кучи, обратив Наваррца в католичество можно подмять под себя весь юг Франции.

В это же время прево Парижа открыто объявляет старшинам, что

«Его Величество дозволяет им взяться за оружие, что его намерение отныне – уничтожить адмирала и его партию, что надлежит позаботиться, дабы не ускользнул ни один из этих нечестивцев, дабы их не укрывали в домах; что король также хочет и отдает приказ, чтобы прочие города королевства последовали примеру столицы».

Наступает полночь. До самого известного массового убийства в истории Франции осталось несколько часов…

Эпизод V. Резня

Все начинается в 3 часа утра 24 августа 1572 года. В 3-00 Генрих Гиз во главе отряда своих людей в количестве 30 человек подходит к дому Колиньи на улице Бетизи. Гиз стучит в дверь дома адмирала, дверь открывает шевалье де Лабонн, которого сразу пронзают кинжалом.

О том, что было дальше — лучше расскажут очевидцы, современники, а то и непосредственные участники событий. Сразу оговоримся, в показаниях они путаются.

Вот что писал капитан отряда швейцарских наемников фон Финкельбах:

«Французы ворвались в дверь, которую защищали восемь гвардейцев, стали с ними биться и отогнали их, затем вновь заперли дверь. В схватке одного из них убили. Швейцарцы налетели на двери и вышибли их алебардами. Герцог де Гиз кричал тем, кто бился внизу в доме, чтобы бросали оружие или их всех продырявят. Когда поднялись к адмиралу, Мориц Грюненфельдер, родом из Глариса, первым проник в спальню адмирала, схватил его и хотел взять в плен. В этот момент Мартин Кох из Фрибура, фурьер герцога Анжуйского, сказал ему: «Этого нам не приказывали». Когда адмирал взмолился, чтобы пощадили его старость, он пронзил его пикой, которой размахивал. «

Другой швейцарец, капитан Йозуа Штудер из Санкт-Галлена утверждал, что

«Мориц застиг его стоящим в ночном халате и повел к свету, говоря ему: «Это ты, пройдоха?» И когда он очень громко это сказал, он поразил своей алебардой адмирала, который просил пощадить его старость. Вскоре подоспел и другой ему на помощь. Люди Гиза спросили, мертв ли адмирал, и потребовали, чтобы его выкинули на улицу. Когда герцог его основательно отделал, он всадил ему шпагу в рот. «

По версии Агриппы д `Обинье убийцей Колиньи был наемник, чех по происхождению Карел Яновский из Яновиц, более известный под прозвищем Бэм, сиречь «богемец».

«Пока они испытывают сломанные двери, Бем входит в комнату; он находит адмирала в ночном платье и спрашивает его: “Ты адмирал?” Ответом было (по рапорту, д’Атэна): “Молодой человек, уважай мою старость: пусть по крайней мере я умру от руки дворянина, а не этого денщика”. Но на эти слова Бем пронзил его шпагой и, извлекши ее, рассек ему лицо надвое палашом. Герцог де Гиз спросил, сделано ли дело, и когда Бем ответил, что да, ему приказали выбросить тело за окно, что он и сделал.»

Также свидетельство об упоминании Бэма как убийцы адмирала есть в воспоминаниях Маргариты Валуа:

«Господин де Гиз направил к дому адмирала немецкого дворянина Бема, который, поднявшись в его комнату, заколол его кинжалом и выбросил из окна к ногам своего господина, герцога де Гиза.»

Поскольку чешские земли входили в состав Священной Римской империи, и Марго, и д`Обинье называют Бэма немцем.

Испанский посол описывает убийство Колиньи немного иначе:

«Вышеназванные Гиз, д’Омаль и д’Ангулем напали на дом адмирала и вступили туда, предав смерти восемь швейцарцев принца Беарнского, которые охраняли дом и пытались его защищать. Они поднялись в покои хозяина и, в то время как он лежал на кровати, герцог де Гиз выстрелил из пистолета ему в голову; затем они схватили его и выбросили нагого из окна во двор его отеля, где он получил еще немало ударов шпагами и кинжалами. Когда его хотели выбросить из окна, он сказал: «О, сударь, сжальтесь над моей старостью!» Но ему не дали времени сказать больше.»

В этот момент к Гизу прискакал гонец от короля: Карл, ужаснувшись замыслу, пишет, что надо срочно все отменить. Но Генрих, вытирая окровавленную шпагу, говорит посланцу: «Передай, что уже слишком поздно».

Телу Колиньи отсекли голову, которую тут же водрузили на пику и повезли с собой, но видимо месье знали толк в извращениях, поэтому над трупом основательно поглумились, отрезав мертвому Колиньи половые органы, и бросив их детям для игры. После труп с хохотом и улюлюканьем поволокли по улицам, а затем бросили в Сену.

В 4-00 в Лувр являются Генрих Наваррский и принц Конде со свитой в количестве 50 человек. Наваррский заходит в кабинет короля и тут на него с диким криком «Смерть, Бастилия или месса» прыгает Карл IX. Одновременно с этим королевская гвардия под командованием своего капитана де Нансея вырезает свиту Наваррца и Конде. Генрих соглашается на мессу, Конде упорствует, Карл уже заносит кинжал над принцем крови, но его за руку неожиданно крепко хватает Екатерина — Конде ей еще нужен в политической игре. Наваррец и Конде заточены в своих апартаментах. Конде получает три дня на размышление.

В спальню к Маргарите неожиданно врывается весь израненный человек, который с криком бросается на нее, обнимает, стаскивает с кровати, и поворачивается вместе с ней так, что она сверху, а он снизу. Через минуту в комнату врываются капитан королевской гвардии де Нансей с семью гвардейцами. Он уже заносит шпагу, но тут видит Маргариту, лежащую на каком-то мужчине, смеется и уходит вместе с солдатами. Нансей подумал, что Маргарита забавляется с любовником, и именно эта случайность спасла Габриэля де Леви, барона де Лерана. Всего в Лувре в эту ночь убито около 30-40 человек, но это ничто по сравнению с тем, что творится на улицах Парижа.

Следом за Колиньи убивают Франсуа III де Ларошфуко. Последний был одним из любимцев Карла IX, в свое время гоп-компания в составе короля, Ларошфуко, Гиза, Анжуйского и Ла Тремуйля весело коротала досуг тем, что по ночам бегала по городу, избивая кастетами прохожих, врываясь в дома и насилуя втроем-впятером женщин, сопровождая процесс совокупления ударами кастета по ребрам. Незадолго до начала бойни, Карл попытался спасти Ларошфуко, оставив его переночевать у себя, но тот спешил к любовнице и отказался оставаться.

В 3-30 в дверь дома Ларошфуко стучат. Так как вечером граф с королем дурачились, то увидев под дверью группу вооруженных до зубов людей в масках Ларошфуко подумал, что это программа «Розыгрыш» от короля. Открывает дверь, и в кадык ему упираются сразу три шпаги.

Примерно 30 человек врываются в дом, начинают бегать по дому, попутно грабя его и убивая, тех кого встретят. Однако далеко не всех гугенотов удается застать врасплох. Шарль Келленек и Антуан Маразин, сеньор де Герши выскакивают со шпагами и вступают в бой с убийцами. В качестве небольшого отступления отметим — по словам Брантома в убийстве Ларошфуко весьма активное участие принимал капитан Раймон де Англере, который пошел на дело вместе с сыном Жаном — Антуаном де Англере, гораздо более известным впоследствии как Шико.

Келленеку с пяти шагов всаживают в грудь заряд картечи из аркебузы, Герши видя это, очертя голову бросается в бой — стрелку вонзил в рот кинжал, завязал бой с двумя солдатами, попутно прирезав кого-то из свиты Гизов, отходит к окну. Те, кто держали Ларошфуко, вынуждены прирезать его и броситься на помощь своим товарищам — Герши же, опрокидывая столы и стулья, создает свою персональную баррикаду.

Выгляну в окно, он видит, что снаружи народу не меньше чем внутри, поэтому он просто решил максимально задорого продать собственную жизнь, забрав с собой на тот свет как можно больше вражин. И, надо сказать, ему это относительно удалось — за 10 минут боя, прежде чем погибнуть, Герши успел убить четверых и ранить пятерых противников.

Еще один лидер протестантов Шарль де Телиньи сумел отбиться от пришедших к нему домой убийц, применил навыки паркурщика и по крышам парижских домов сумел добраться до Лувра, но там все же был убит королевскими гвардейцами.

В 4-00 бьет колокол церкви Сен-Жермен л` Оксеруа — это сигнал старшинам кварталов. На несколько часов, а то и на целый день Париж погрузился в кровавый угар. В этот самый момент идеальный план Екатерины и Гизов рухнул — понявшие все по своему старейшины кварталов, парижане и гопота со Двора Чудес приложили максимум усилий, чтобы ситуация вышла из-под контроля.

Распаленные религиозной истерией парижане стали убивать всех гугенотов, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Убийства сопровождались грабежами. Чем дольше длилась бойня, тем не разборчивее становились убийцы. Вот убивают женщину-гугенотку, отбирают у нее годовалого малыша, который не понимая еще, что произошло, играет с рыжей бородой убийцы своей матери. Но проходит минута, и этот человек сворачивает малышке голову и бросает на мостовую.

Под шумок можно было убить и соседа-католика, с которым был давний конфликт, ограбить понравившийся дом, вне зависимости от того, кто там живет, добрым ударом шпаги или выстрелом из аркебузы можно было разрешить затянувшуюся судебную тяжбу.

Самым ярким примером подобного рода является участь Антуана де Клермона, маркиза де Ренель, который вел земельный спор с двоюродным братом Жаном де Клермоном, сеньором Бюсси д`Амбуазом. Спор разрешил сын вышеупомянутого Жана, Луи де Клермон Бюсси д`Амбуаз, (тот самый, прославленный Брантомом, Чепмэном, Дюма и Домогаровым), во время резни в ночь Святого Варфоломея насадивший родственника на шпагу и таким образом выиграв тяжбу в пользу своего папеньки.

Один немецкий студент, оказавшийся в это время в Париже описывает другой случай:

«Жена одного переплетчика, к которой прильнули двое ее детишек, молилась у себя дома по-французски; явился отряд и пожелал ее арестовать; так как она отказывалась оставить своих детей, ей дозволили наконец взять их за руки. Ближе к Сене им встретились другие погромщики; они завопили, что эта женщина архигугенотка, и вскоре ее бросили в воду, а следом — и ее детей. Между тем один человек, движимый состраданием, сел в лодку и спас два юных существа, вызвав крайнее неудовольствие одного своего родственника и ближайшего наследника, и затем был убит, так как жил богато.»

О том, какого градуса неадеквата достигли события, лучше всего расскажут свидетельства очевидцев. Так Филипп Кавриано, медик на службе у Екатерины Медичи писал:

«…Невер и Монпансье прочесывали город с отрядами пехотинцев и конных, следя, чтобы нападали только на гугенотов. Не щадили никого. Были обобраны их дома числом около четырех сотен, не считая наемных комнат и гостиниц. Пятнадцать сотен лиц было убито в один день и столько же в два последующих дня. Только и можно было встретить, что людей, которые бежали, и других, которые преследовали их, вопя: «Бей их, бей!» Были такие мужчины и женщины, которые, когда от них, приставив нож к горлу, требовали отречься ради спасения жизни, упорствовали, теряя, таким образом, душу вместе с жизнью. Ни пол, ни возраст не вызывали сострадания. То действительно была бойня. Улицы оказались завалены трупами, нагими и истерзанными, трупы плыли и по реке. Убийцы оставляли открытым левый рукав рубашки.»

Ещё одно свидетельство:

«Маленькую девочку окунули совершенно нагую в кровь зарезанных отца и матери с жуткими угрозами, что если она когда‑нибудь станет гугеноткой, с ней поступят так же».

Посланный поддерживать порядок на улицах и не дать разгуляться горожанам герцог Анжуйский с 800 пехотинцев и 1000 конников, плюет на все приказы и начинает грабить ювелирные лавочки и ростовщиков около Собора Парижской Богоматери, причем убивают всех, не разбирая, католик хозяин, или гугенот. Самые известные парижские ювелиры — Ле Дуй, Дюпюи, Бурсель, попадают в число первых жертв. Генрих, как говорят, выделил двум своим солдатам из присвоенного, наряду с десятью экю, «превосходные часы», взятые после убийства Матюрена Люссана, личного ювелира королевы-матери! Чуть позже, согласно сообщщению испанского посла тот же Анжуйский насилует беременную мадам де Телиньи, причем рядом с убитым и истерзанным мужем.

Жертвами убийц становились даже иностранцы. Гостям французской столицы пришлось платить немалые деньги за укрытие в домах парижан. Часто хозяева угрожали, что выдадут их убийцам как гугенотов, если они не заплатят. Все тот же австрийский студент вспоминал:

«Немцы не насчитали среди своих больше чем 8-10 жертв, которые, по неблагоразумию, слишком рано отважились выбраться в предместья. Двое из них собирались миновать подъемный мост у передних ворот, когда к ним пристал часовой, спросивший, добрые ли они католики. «Да, а почему бы и нет?» — ответил один из них в замешательстве. Часовой ответил: «Раз ты добрый католик (второй назвался каноником из Мюнстера), прочти «Сальве, регина»». Несчастный не справился, и часовой своей алебардой столкнул его в ров; вот на какой лад закончились те дни в предместье Сен-Жермен. Его спутник был уроженцем епископства Бамбергского; у него висела на шее прекрасная золотая цепь, ибо он полагал, что важный вид поможет ему уйти. Стражи тем не менее напали на него, он защищался вместе с двумя слугами, и все трое погибли. Узнав, что их жертва оставила прекрасных коней в немецкой гостинице «Железный Крест», недалеко от университета, убийцы поспешили туда, чтобы их забрать»

Франусаза Байе сломала обе ноги, выпрыгнув из окна. Сосед укрыл ее в погребе. Убийцы находят ее, выволакивают на свет, отрезали кисти рук, чтобы снять золотые браслеты, затем бросили перед дверью торговца жареным мясом, который приканчивает ее, пронзив своим вертелом. Сена полна истерзанных, голых тел, которые католики все бросают и бросают.

Однако далеко не все протестанты мирно ждали своей участи. Те, кто успели схватить оружие и понять, что происходит — сопротивлялись доблестно и до последнего. О том, что устроил барон Герши мы уже писали. Но были и другие примеры. Например сеньор де Таверни в особняке принца Конде перед тем как умереть, сам вывел из строя семерых (четверо убитых, трое раненых), а три неизвестных гугенота, подвергшиеся нападению в гостинице «Три короля» выдержали осаду по всем правилам военного искусства, взять их удалось одновременной атакой с окон, крыши и дверей, При этом нападавшие потеряли 12 человек убитыми и 18 — раненными, а общее количество осаждающих к последнему штурму достигло 200-т человек. и это против ТРЕХ протестантов, у которых к тому времени почти кончились порох и пули.

Убийства продолжаются, и 25-го, и 26-го, и в последующую неделю. Карл, Екатерина, Анжуйский уже и сами не рады, содеянному и пытаются успокоить Париж, но безрезультатно — на столичных улицах рулит толпа. Потихонечку предводители бойни, в частности Гизы, начинают уже прятать знакомых и родственников из протестантской партии, говоря, что «они примут католичество и пойдут к мессе». Они сами в ужасе, ведь для всего мира и населения — именно они, Гизы — главные зачинщики резни. И теперь уже от этого не отмыться. Но и Гизы уже не могу управлять толпой — наоборот, некоторые буржуа в Париже обвиняют короля и Гизов в «умеренности», и требуют продолжать убийства, пока не взялись за них.

Вместе с тем, были в кровавом угаре той ночи и те, кто сумел сохранить в себе человеческое. Например парижский палач, мэтр Кабош. К нему притаскивают еле живых изувеченных раздетых протестантов, с просьбой совершить королевское правосудие и «добить гадин». Кабош гонит католиков вон. Пока не будет решения суда или приказа короля, Кабош не собирается никого убивать. Он профессионал, а не фанатик.

Директор Бургундского колледжа Ла Фэй спрятал маленького, избитого мальчика, который прошел к нему через весь Париж. Он кормил его и заботился о нем 10 дней, а потом тайно вывез из Парижа и пристроил в свиту короля Наваррского. Мальчиком был Максимиллиан де Бетюн, барон де Рони, позже герцог де Сюлли.

Утром 25-го будущий любовник герцогини Неверской Аннибал де Коконнас (из «Королевы Марго») по приказу Ларшана (с которым у Ла Форсов земельный спор) убивает всю семью Ла Форсов, кроме 12-летнего Жана Номпара, который прикидывается мертвым.

Случайный прохожий подбирает его, выхаживает и выводит за пределы Парижа. Так выжил Жак-Номпар де Комон, будущий герцог де Ла Форс, маршал Франции, победитель испанцев при Салуццо и Мариньяно (1630).

Господин де Везен имел личного врага, своего соседа, протестанта Ренье. 24 августа он захватил его и увел в свой замок Керси. Затем, круто повернув, сказал: «Предоставляю Вам свободу любить меня или ненавидеть. Я привел Вас сюда, чтобы Вы оказались в состоянии сделать выбор.»

Весть о резне в Париже разнеслась по всей Франции. Стоило только новостям о бойне в Париже дойти до других городов и провинций страны, как там сразу решили «Ага, весело у них там в столицах и конкурсы интересные». Избиение гугенотов прокатилось по многим городам — Ла Шарите (24 августа), Мо (25-26), Бурже (26 августа и 11 сентября), Орлеане (26-27), Анжере (28-29), Лионе (31 августа — 2 сентября), Руане (17-20 сентября) Бордо и Тулузе (3 октября). Всего там погибло не менее десяти тысяч человек. Среди наиболее известных жертв резни за пределами Парижа стоит назвать Клода Гудимеля, выдающегося французского композитора своего времени, убитого в Лионе.

По отношению к католическому разгулу, за редким исключением, власти этих городов занимали либо поощрительную, либо нейтральную позицию, а в Мо так и вовсе сквозь пальцы посмотрели на то, что нечаянно прирезали какого-то попавшегося под руку католика. Правда, после того, как оказалось, что католик был сборщиком королевских податей, можно подумать, что убили его отнюдь не нечаянно.

Единственные города, который действительно стоит упомянуть во всей этой вакханалии — Ним и Нант. Там городские Советы решили не разрушать единство городов, и отказаться от войн на религиозной почве. Они просто не стали резать протестантов, а просто взяли их под свою защиту. Когда к Ниму подошли королевские войска — перед ними просто закрыли ворота. Гугеноты и католики вместе сумели отстоять свой город и свое решение. Карл IX и Екатерина Медичи вынуждены были смириться.

И это при том, что за пять лет до Варфоломеевской ночи Ним пережил такое страшное событие как Мишелада или Ночь святого Михаила 29-20 сентября 1567 года, когда протестанты собрали во дворе епископского дворца всех видных в округе католиков (в основном монахов и священников) под предлогом обсудить ситуацию с выборами сенешаля и каким-то образом прийти к соглашению. Но договариваться не стали, а попросту перебили всех, кто выступал против их веры. И потом покидали тела в колодец. Мол, пусть вода смоет грехи. И всего погибло в эту ночь около 90 человек.

Общее количество убитых в Париже во время Варфоломеевской ночи — 2000-3000 человек, в провинциях — еще 7000 — 10000. Но вскоре у французских протестантов появился лидер, сумевший достойно заменить погибшего Колиньи. Таким лидером стал Габриэль де Монтгомери, тот самый бывший капитан шотландской гвардии Генриха II и его невольный убийца. Став после посещения Англии ярым протестантом, Монтгомери с головой погрузился в угар религиозных войн.

Во время ночи Святого Варфоломея Габриэль примерно с 60-ю протестантами ночевал в предместье Сен-Жермен. Какой-то раненный гугенот, переплывший Сену, предупредил его, о том, что творится в Париже, он поднял своих товарищей и пошел на выручку, но у Пре-О-Клер столкнулся с 600 всадниками Генриха де Гиза, и гугеноты вынуждены были убегать.

Де Гиз вечером 24-го прекратил преследование, а Монтгомери ворвался в город Бурж и захватил его без потерь. Разозленные протестанты выместили свое бешенство на губернаторе провинции Берри Клоде Шартре и на монахах главной церкви города Сент-Этьен ле Бурж. С ними Монтгомери поиграл, как он выразился, «в поплавки» — связав спина к спине просто побросал в реку Орон, а для верности приказал пострелять по ним из аркебуз. Все католические церкви города были разграблены, монашки — изнасилованы.

Затем в конце сентября 1572 года он появляется в окрестностях Руана и берет город лихой кавалерийской атакой. Королевское войско подходит к столице Нормандии, Монтгомери обороняется 20 дней, но у него всего 120-150 человек, поэтому ночью он уходит вверх по реке и обосновывается на островах Джерси, создав там протестантскую пиратскую республику, и терроризируя берега Нормандии. Справедливости ради, стоит отметить, что в XVI веке достойными коллегами по пиратскому ремеслу в водах Атлантики наряду с нидерландскими гёзами и английскими пиратами стали пираты из числа французских протестантов, базировавшиеся в пресловутой Ла-Рошели и на островах Джерси, но в отличие от голландцев и англичан, гугенотские пираты так не распиарены.

Часть протестантов бежит в город Сансер, расположенную недалеко от Буржа крепость, которую перед походом в Нормандию Монтгомери сделал цитаделью протестантов. 9 ноября 1572 года к цитадели подходит 7000 солдат под командованием Клода де Ла Шатре и начинают осаду. Комендант Сансера капитан Лафлер, имея под рукой только 800-1000 человек ставит на защиту все население города, город выдержал шестимесячную осаду, но не сдался. В результате Шатре, потеряв до 2000 человек убитыми вынужден был снять осаду и уйти.

Все это привело к тому, что вскоре вспыхнула Четвертая гугенотская война, в ходе которой в ноябре 1572 года королевские войска осадили Ла-Рошель. Осада продлится до лета 1573 года. В ней участвовали со стороны католиков маршал Бирон, несостоявшийся наместник Ла-Рошели, Генрих Анжуйский, Франсуа Алансонский, Генрих Наваррский, принц Конде, со стороны протестантов — конечно же Монтгомери с корсарским флотом и вернувшийся из испанского плена Франсуа де ла Ну.

Осада была ознаменована самым натуральным пиршеством эпик-фэйлов со стороны королевского войска. То Генрих Анжуйский отправит де ла Ну на переговоры с ла-рошельцами, а тот перебежит к гугенотам, то посланный на штурм Генрих Наваррский прикажет своим солдатам при наступлении орать дурниной, что позволит оборонявшим Ла-Рошель гугенотам заранее подготовиться к нападению. Герцог Анжуйский честно старался вести осаду. В общей сложности было предпринято восемь попыток штурма, но все закончились ничем, кроме больших потерь. Несколько раз был ранен и сам герцог.

Осада продолжалась бы еще долго, но в ситуацию вмешалась большая политика. 19 июня стало известно, что Генрих Анжуйский избран королем Речи Посполитой и ему стало не до командования осадой. Тем более, что ряд магнатов Речи Посполитой исповедовали протестантизм, а потому были не в восторге от Варфоломеевской ночи и потребовали от своего нового короля найти компромисс с протестантами. 24 июня 1573 года осада была снята. А уже 6 июля 1573 года был подписан мирный договор. Впрочем, мир продолжался недолго. Уже в следующем году началась Пятая Гугенотская война.

Таким образом Варфоломеевская ночь опять повернула французов и Францию к гражданской войне. Идея Екатерины Медичи о максимально выгодном дому Валуа взаимном уничтожении Лорренов-Гизов и Колиньи-Шатильонов в была обычной самонадеянностью сильного политика, который свято верил, что может управлять ситуацией на каждом ее этапе. Реальность оказалась прозаичнее.

Что касается протестантов, то Варфоломеевская ночь оказалась для них сильным ударом с точки зрения религии. Более всего протестанты ценили удачу, успех, и резня в ночь Св. Варфоломея показала, что бог отвернулся от них, что католики в плане успеха — большие гугеноты, чем сами гугеноты.

Именно поэтому в 1572-1576-м годах начинается отток верующих обратно в католицизм. После побед Наваррского и Конде, особенно после битвы при Кутра, опять начался рост численности гугенотов (когда Фортуна повернулась-таки передом).

Эпизод VI и последний. Реакция общественности

Говоря о Ночи святого Варфоломея нельзя просто так взять и не охарактеризовать то, как отнеслась к этиим событиям европейская общественность. И начнем мы, пожалуй, с двух форпостов католицизма в Европе — Испании и, собственно, Рима.

Когда говорят о реакции испанцев на Варфоломеевскую ночь, сразу вспоминается факт, что король Филипп II впервые за много лет улыбнулся именно в тот день, когда узнал о бойне на парижских улицах. Этот факт используется в качестве аргумента в пользу того, что король Испании был отбитым на весь мозг фанатиком — католиком. Да, отрицать истовый католицизм Филиппа, правившего по принципу «Лучше пустыня, чем страна, кишащая еретиками» — глупо. Но улыбался Филипп по другой причине.

Чтобы понять эту причину, стоит глянуть на карту и вспомнить внешнеполитическое положение Испании в 70-е годы XVI века. Напомним, что Франция готовилась к войне, во Фландрии гезы захватили часть провинций. Конечно, угрозу южной Фландрии удалось парировать, но уделив много внимания югу, герцог упустил север. Но, как мы помним, выбора у Альбы особого не было. Сил у него хватало либо на север, либо на юг. После битвы Лепанто 1571 года турецкая угроза уменьшилась, но не снялась, начались проблемы с Англией. Если бы еще напала и Франция — сил у Испании могло не хватить. А тут — такой подарок. Мало того, что наступление откладывается, так еще и во Франции начинается новая Гражданская война, то есть теперь французы на долгое время небоеспособны и выведены из большой политики. Было от чего улыбаться

30 августа известия о Варфоломеевской ночи доходят до гарнизона Монса. В этот же день герцог Альба начал осаду города, четко рассчитав эффект от вестей из Франции. 21 сентября Монс сдался. При этом Альба, этот «Железный Герцог» и «Черная Легенда» Нидерландской революции, пленных французов-гугенотов просто отпустил. Этот ход герцога был настолько неожидан и настолько благороден, что Англия начала с ним новые переговоры, а французские гугеноты на время отказались от поддержки Оранского.

Затем Филипп через своего посла Сунигу спрашивает и о флоте, который готовится к выходу в Бордо под командованием адмирала Строцци. Сунига в ответ пересылает письмо королевы-матери, адресованное Строцци:

«Сего дня, 24 августа, адмирал и все гугеноты, которые были в Париже, убиты. Посему поспешите уведомить всех, что Вы — хозяин Ла-Рошели, и поступите с гугенотами так же».

Но Строцци, как и Альба, тоже профессионал, он против бессмысленного кровопролития. Строцци ограничился тем, что пообещал ла-рошельцам перевезти их во Флориду вместе с семьями. На что был послан далеко и на долго — корсарский флот гугенотов ушел в родную гавань, а Ла-Рошель закрыла перед Строцци ворота. Более того — после Варфоломеевской ночи гугеноты просто не хотели жить в одном государстве с католиками. Совет Ла-Рошели обращается к Елизавете Английской с просьбой высадиться на юго-западе Франции и при помощи гугенотов захватить эти земли. Они напоминают Елизавете, что она имеет на эти земли все права — Аквитания не забыла, что была английской.

В Риме известия о Ночи святого Варфоломея сначала вызвали бурное ликование. Папа Григорий XIII приказал отчеканить соответствующую медаль, гремели фейерверки, на всех углах раздавалось «Te Deum laudamus»(«Тебя, Боже, хвалим!»).

Но вскоре до Рима дошли новости о том, что произошло на улицах Парижа. и отношение к резне медленно начинает меняться. Так, папа отказался принять прискакавшего в Рим Моревера, сказав:

«Я скорблю, что среди стольких мертвых невинных ничуть не меньше, чем виновных».

Особое озлобление Рима вызвало то, что Париж под дело о резне в ночь Св. Варфоломея начал требовать денег. Вообще желание получить гешефт на крови было манией Екатерины Медичи весь остаток 1572 года. Но ей отказывали везде — в Испании, в Венеции, в Риме, в Италии. Неожиданно Францию начали сторониться, кроме тех дел, которые без ее участия решить было нельзя. Попытка опять женить либо Анжуйского, либо Алансона на испанской или португальской инфанте просто провалилась — с французами после Варфоломеевской резни просто никто не хотел родниться.

Наоборот, и Испания и Рим выставляли Франции новые условия, в частности вступление в Христианскую Лигу. А Христианская Лига означала для Франции разрыв с Турцией, на что Франция пойти не могла никак, ибо это ставило ее в подчиненное положение к Испании, и берберийские пираты принялись бы за ее южные берега с большим удовольствием.

Венеция на словах поздравила Францию с избавлением от гугенотской угрозы, но резко перекрыла кредиты — все свободные средства направлены на войну с турками.

Когда до Елизаветы Английской дошли новости о ночи святого Варфоломея, то они повергли ее в ступор. Она сразу же прекратила все разговоры о союзе и сватовстве Алансона. С одной стороны английская королева понимала, что Франция ей нужна для будущих политических игр, с другой — поддержи она сейчас Карла IX и Медичи — и все протестанты отвернутся от нее. Все призывы Екатерины о том, что Байоннская конвенция с Англией продолжает действовать, прошли мимо ушей островитян. Елизавета не поддержала гугенотов (ибо считала, что у них после резни нет реальной силы), но не собиралась и вступать в союз с пост-варфоломеевской Францией.

Как пишет историк Филипп Эрланже:

«Во время резни на глазах у английского посла убили двух его слуг и одного протестантского священника. Сам он оказался в опасности настолько, что герцог де Невер выставил стражу вокруг его дома. Во время первого же затишья он покидает эту резиденцию, так опасно расположенную — в предместье Сен-Жермен, — и бежит искать защиты… дона Диего де Суниги, живущего неподалеку. Именно здесь предложено убежище старому Брикемо, одному из подчиненных Колиньи, чудом спасшемуся».»

Резко осудил произошедшее в Париже Иван IV Грозный. Русский царь в своем послании кайзеру Священной Римской империи Максимилиану II написал:

«А что, брат дражайшей, скорбиш о кроворозлитии, что учинилось у Францовского короля в его королевстве, несколко тысяч и до сущих младенцов избито; и о том крестьянским государем пригоже скорбети, что такое безчеловечество француской король над толиком народом учинил и кровь толикую без ума. пролил»

В общем, если подвести итоги, Варфоломеевская ночь низвергла Францию в политический бойкот со стороны других стран, хотя все на словах признавали — да, конечно же, ничего необычного. Король имел право так поступить.

В качестве логического завершения статьи — небольшой эпилог о том, что стало с главными действующими лицами этой кровавой драмы.

Карл IX скончался 30 мая 1574 года в тяжких мучениях, кровь сочилась из кожи, харкал кровью от туберкулеза. Детей у него, не считая бастарда от любовницы — протестантки Мари Туше, не было.

Герцог Анжуйский, он же король Генрих III сначала потерял единственную женщину, которую он действительно любил (Марию Клевскую, умершую при родах 30 октября 1574 года), потом стал бисексуалом, а позже — просто геем, что и стало причиной прекращения рода Валуа. Смерть его от ножа Жака Клемана была окончательной расплатой за Варфоломеевскую ночь.

Франсуа Алансонскому бог, если он есть,отказал во всех его честолюбивых мечтах — он не смог стать ни королем английским, ни графом Фландрским, не получил корону Франции, и умер от сексуального истощения и приступа туберкулеза.

Де Гиз так и не стал первой скрипкой при французском дворе, не смог стать королем Франции, и кончил паршиво — когда капитан Сорока Пяти Луаньяк всадил ему пику в бок, а Рене де Сент-Малин (опять-таки персонаж «45-ти») — шпагу в горло.

Сюда же укладывается и смерть Наваррца, который во время резни поддался слабости, но перед смертью все же добился максимального успеха, что можно считать наградой за веру и удачливость с точки зрения кальвинизма. К слову, именно Генриху удалось сделать то, чего не получилось у Колиньи и Екатерины Медичи — при его дворе мирно сосуществовали и католики, и гугеноты. Герцог Бирон, посетивший Нерак в 1578-м рассказывал, что католики и гугеноты здесь совершенно не задирают друг друга. Если на охоте кто-то из католиков промахивается, то все шутят, что католический святой отвернулся от бедняги, поскольку он находится в окружении еретиков. Ну а если протестант делает что-то неуклюже, начинают посмеиваться, что это было предопределено Богом, поскольку сегодня он решил немного подыграть своей католической пастве.

Именно в этом и кроется ответ, почему Бурбону-таки удалось стать королем, а радикальные католики большей частью сошли в могилу.

Список использованных материалов:

1. Балакин В. Генрих IV (Жизнь замечательных людей). М.: «Молодая гвардия», 2011
2. Леони Ф. «Екатерина Медичи: итальянская волчица на французском троне». М.: АСТ, 2014
3. Махов С. Осада Монса. Начало//Режим доступа: https://warspot.ru/8045-osada-monsa-nachalo
4. Махов С. Осада Монса. Развязка// Режим доступа: https://warspot.ru/8223-osada-monsa-razvyazka
5. Махов С. Пляска Св. Витта в Ночь св. Варфоломея//Редим доступа: https://royallib.com/read/mahov_sergey/plyaska_sv_vitta_v_noch_sv_varfolomeya.html#122880
6. Черняк Е. Тайны Франции. — М.: Остожье, 1996
7. Эрланже Ф. Резня в Ночь Св. Варфоломея. СПб.: Евразия, 2002
8. Эрланже Ф. Генрих III. СПб.: Евразия, 2002