Автор: Борис Якименко
В этот день 77 лет назад был освобождён Освенцим. «Концентрационный мир» нацизма перестал существовать. Существует устойчивый стереотип, что выжившие узники концлагерей ощутили себя необыкновенно счастливыми людьми, испытали чувство непередаваемой радости от обретенной свободы и прекращения страданий. То есть воспринимали произошедшее так, как должен его воспринимать всякий человек, выходящий на свободу из камеры пыток. Однако это, мягко говоря, не так.
Начиная с 1945 года из нацистских лагерей несколько недель подряд освобождали почти 65 тысяч человек ежедневно. Мужчины, женщины, осиротевшие дети катились по Европе, словно приливная волна. Беженцы шли куда-то и никуда одновременно. Это были те, кто был в состоянии передвигаться. Остальные были так физически и психологически подавлены и надломлены, что часто почти никак не реагировали на освободителей.
На фото сотрудники Освенцима, наслаждаются приятными выходными в промежутках между глумлением над людьми и их убийствами.
27-го января действовавшая в составе 1-го Украинского фронта 60-я армия под командованием генерал-полковника Курочкина освободила концентрационный лагерь Освенцим.
Судебные процессы над руководителями и надзирателями Освенцима начались еще в 1945-м. Конечно, сотрудники лагеря пытались скрыться. Так, коменданта Рудольфа Хёсса задержали только через год после окончания войны — его приговорили к смертной казни.
Суды над другими продолжались вплоть до 1980-х.
Так, вошедшие в Освенцим советские военнослужащие вспоминали, что «когда открывался барак и туда входил какой-то советский солдат освободитель, узники на это вяло реагировали. Им было абсолютно все равно, кто зашел. Потому что они ничего хорошо ни от кого не ждали. Это были люди, которые полностью потеряли свое «Я». Это трудно представить, в каком психологическом состоянии находились люди, полностью подлежащие уничтожению. Поэтому, появись там американский солдат, советский солдат, узник мог только вяло на него поднять глаза – и не более того».
Однако когда происходило восстановление (или же если узник был в состоянии реагировать на произошедшее), ощущение освобождения все равно не наступало.
Свидетельства значительной части выживших показывают, что они выходили на свободу, но не обретали свободы и это их мучило, так как они не понимали, что нужно сделать, чтобы ощущение освобождения возникло.
«Когда в Берген-Бельзен пришли освободители и с английского танка на всех языках кричали нам: «Вы свободны!» — я только рукой махнула. Ничего внутри не осталось. Те, кто поступили в лагерь недавно, след английского танка целовали! А я — условно живая. Никаких реакций. Коменданту Крамеру поручили грузить мертвые тела на машины, а у меня даже не было сил подойти и сказать ему, что я о нем думаю» — вспоминала А.Гулей. Потрясение от пережитого было настолько велико, а перенесенные страдания настолько чудовищны, что радость от освобождения казалась неуместной. Один из выживших узников Дахау вспоминал, что «видел как люди пели и плясали от радости и мне казалось, что они обезумели. Я смотрел на себя и не мог понять, кто я такой».
Негативные ощущения усиливало настороженное отношение местных жителей, которые ждали от узников мести, разгула ненависти, опасности болезней и не торопились сострадать. Освободители тоже часто не понимали, что в реальности пережили узники и поэтому испытывали по отношению к ним чувство удивления, брезгливости, жалости, но не сострадания и уж тем более не стремились понять их. По словам посетившего Бухенвальд одного американского конгрессмена, узники напоминали ему не замечающих окружающего человекообразных обезьян.
Многие узники не торопились никуда идти, поскольку лагерь уничтожил всю прежнюю жизнь и было просто некуда возвращаться. Другие, даже при условии, что сохранились их дома, не были уверены, что их ждут, так как родных и близких (особенно это касалось евреев) чаще всего уже не существовало. Ж.Цикович вспоминала: «Мы услышали из громкоговорителя «Вы все свободны. Можете идти куда хотите и делать что хотите…. Многих из нас это выбило из колеи… Нам сказали, что мы можем идти куда хотим, и я, например, подумала – а куда я хочу идти? Куда я могу пойти? Может, туда, откуда меня увезли? Еврейские дома, которые мы оставили… Все, что было у моих родителей, уже растащили, как и вещи других… Хочу ли я туда возвращаться? Кто пожелает жить там, где все стояли и смотрели, когда с евреями происходила такая страшная беда, кто захочет туда возвращаться? И где в мире есть для меня место?».
Пережитое навсегда отделило выживших от остального мира и они сами это понимали, становясь чужими самим себе.
Эти фото — один из самых страшных памятников Второй Мировой войны. Единственные фото, на которых запечатлено уничтожение людей в нацистских концентрационных лагерях. Они сделаны в Освенциме и сделаны членами зондеркоманды, которая занималась отправкой людей в газовые камеры и уничтожением тел. Все члены зондеркоманды были евреями и были, разумеется, обречены.
История фотографий поразительная. Фотоаппарат был найден узниками среди вещей тех, кого отправляли в газовую камеру. Фотоаппарат спрятали в ведре с двойным дном. Улучив момент, один из заключённых, которого прикрывали и страховали ещё четверо, сделал два снимка из дверей крематория (по другой версии, из положения лёжа через окно), а затем, выйдя на улицу, прячась за деревьями, вслепую, «с бедра» сделал ещё два снимка, запечатлев раздетых на улице людей, которые бегут в газовую камеру. Было сделано только четыре кадра. На одном из них только фрагмент неба и ветки деревьев.
Плёнку передали польской девушке, которая работала в кафетерии для СС в главном лагере. Она спрятала пленку в тюбике от зубной пасты и переправила ее из лагеря вместе с запиской, адресованной узниками членам польского подполья: «Срочно. Пришлите как можно скорее две железных катушки пленки… Есть возможность снимать. Мы посылаем вам фотографии из Биркенау – люди, отравленные газом. На фотографиях показана гора тел во дворе. Когда крематорий не справлялся с количеством убитых, трупы сжигали во дворе. На переднем плане тела, которые собираются бросить в кучу. На другой фотографии показано одно из мест в лесу, где людям велели раздеться, якобы для душа, но на самом деле, их вели в газовые камеры. Пришлите катушку как можно скорее.»
Позднее эти снимки проходили в качестве доказательств на судебном процессе против главных преступников Освенцима в Кракове в 1947 году, однако негативы были утеряны. Фотограф погиб вскоре после описанных событий — был застрелен во время побега из лагеря в сентябре 1944 года.
На процессе присутствовала в качестве корреспондента журнала The New Yorker знаменитый философ Ханна Арендт.
На этом процессе впервые публично и масштабно был поставлен вопрос о Холокосте. По итогам процесса была написана одна из самых известных (и самых «скандальных») книг Арендт «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме». Проблема была в том, что выводы Арендт кардинально противоречили той схеме, которая складывалась в европейском общественном сознании и в сознании евреев. Данная схема заключалась в том, что идеологи и непосредственные исполнители нацистских преступлений истолковывались как исчадия ада, выродки, маньяки и садисты, что достаточно просто объясняло причины произошедшего, хотя и оставляло много вопросов.
Арендт, которую «такой ответ ни в чем не убеждал», впервые констатировала, что убивали самые обычные, заурядные люди. Эйхман в ее работе предстает малообразованным, тусклым, зависимым от начальства человеком, занимавшим не самый ответственный пост и, мало того, не испытывавший к евреям никакой личной ненависти. То есть таким, какими были большинство исполнителей.
В результате началась дискуссия о «Банальности зла», в ходе которой было доказано, что все намного сложнее. Обнаруженные уже после процесса документы свидетельствовали, что Эйхман отнюдь не был аккуратным и «заурядным исполнителем» приказов, которому было все равно, что, кого и куда отправлять. Он отдавал себе отчет в своих действиях и говорил, что «он прыгнет в могилу, смеясь, потому что ощущение того, что на его совести пять миллионов человек, будет для него необычайным источником удовлетворения». Поэтому он не раскаивался в истреблении миллионов людей, истреблении, которое считал исторически необходимым. Он неоднократно подтверждал как масштаб совершенного геноцида, так и свою решающую роль в нем. Не случайно массовую депортацию более 400 000 венгерских евреев — один из самых трагических эпизодов в истории Холокоста – Эйхман считал своим «новаторским» достижением: «это было достижение, которому не было равных ни до, ни после».
«Процесс Эйхмана» стал первым после Нюрнберга крупным процессом над нацистским военным преступником и единственным процессом, на котором в Израиле первый и последний раз на сегодняшний день был вынесен смертный приговор, приведенный в исполнение. Тело Эйхмана было сожжено, а прах развеян.
Источник, авторский канал Бориса Якименко https://t.me/yakemenko/7022
